В поисках молодости

Вернувшись в университет, мы узнали, что его руководство получило письмо от министра просвещения, в котором содержались обвинения против тридцати трех студентов (в кутузке сидело почему-то лишь тринадцать). В университете был устроен суд. Прокурором был назначен проректор Винцас Чепинскис. Свою обвинительную речь он начал довольно сурово, но чем дальше, тем мягче становились его обвинения. Профессор начал доказывать, что студенты живут тяжело и скученно, что в аудиториях не хватает воздуха — поэтому не удивительно, что они вышли на улицу пройтись. В конце своей обвинительной речи проректор предложил нас оправдать — позднее я понял, что таким образом он протестовал против грубого поведения полиции и попытки властей наказать нас. В конце концов университетский суд назначил одним из нас, так называемым зачинщикам, выговор до мая месяца, а тем, кто шел требовать, чтобы выпустили арестованных, — выговор на две недели.

В министерстве я узнал, что с первого марта могу не приходить на работу. От благосклонных сотрудников я узнал, что министерство получило данные от охранки о моей поездке в Ригу и встрече с эмигрантом Борутой. Охранке не понравилось также, что моя «Земельная реформа» вышла в альманахе под его редакцией. А теперь — новый случай, который-де показал меня в «истинном свете». Мне снова посоветовали подать заявление о том, что я ухожу из министерства «по собственному желанию». Так я покинул Министерство сельского хозяйства во второй и последний раз.

Работа в этом учреждении обогатила меня — я узнал многое. Я почувствовал скуку и серость чиновничьей жизни, узнал убогие развлечения моих сослуживцев, их мечты продвинуться и увеличить свое жалованье. Кое-кто из моих бывших друзей, уже успевших записаться в неолитуаны, заметно поднимался по лестнице карьеры, а некоторые становились даже референтами, занимая места уволенных чиновников, работавших во времена «истинной демократии». Мы до сих пор вспоминали с ехидством старого референта времен христианских демократов, безграмотного Боркиса, который по ночам резался в карты и пил, а потом, придя в министерство, обнимал в своем кабинете стол и спокойно храпел. Он не проснулся, даже когда пришли новые власти, чтобы его сменить. Теперешние неолитуаны были бойчее, элегантнее, но, пожалуй, наглее атейтининков. А взятки у мужиков они брали не хуже их — ведь и им надо было не только жить (на это жалованья бы хватило), но и покрасоваться, и выпить, а то и завести любовницу… Я без сожаления покинул эту среду, твердо решив не уезжать из Каунаса, не бросать университета. Я уже мог, хоть и с трудом, прожить на гонорары.

Два раза в неделю мне надо было отмечаться в полицейском участке. Когда я пропустил несколько таких визитов, начальник участка в бешенстве начал пугать меня тюрьмой. Власти не хотели оставлять меня в покое.

Атмосфера вокруг была мерзкая. В начале мая Каунас, да и не только Каунас, потрясло неслыханное известие — перед театром было совершено покушение на премьер-министра Вольдемараса. Вольдемарас уцелел, погиб лишь его адъютант Гудинас. Поначалу не было ясно, кто произвел покушение. Охранка хватала каждого подозреваемого. В суматохе были арестованы даже клерикалы, но их вскоре выпустили. Позднее выяснилось, что одним из тех, кто участвовал в покушении, был студент Александрас Восилюс,[45] родом из Мариямполе. Я вспомнил, что еще в третьем классе гимназии часто встречался с учениками, жившими в деревянном доме по другую сторону двора. Одним из них был Андрюс Булота[46] (позднее участник гражданской войны в Испании), а другим — как раз этот Восилюс. Это были серьезные пареньки примерно моих лет, они вечно читали на балконе своего дома толстые книги, и я не сблизился с ними лишь потому, что они на следующий год переехали в другой дом. Потом мы уже редко встречались…

Теперь Восилюса поймали в лесу, у границы. Он был тяжело ранен, — чтобы не сдаваться живым, он попытался подорваться на гранате. В Каунасе говорили, что его подвергли жестоким пыткам и, наконец, расстреляли. Я ходил по городу, видя все как в тумане, а по ночам не мог заснуть.

Тюрьмы снова заполнили левые. Арестовали Витаутаса Монтвилу. Военный суд приговорил его к 10 годам каторжной тюрьмы. К тому же сроку приговорили и начинающего поэта, студента-юриста Казиса Якубенаса. Становилось все мрачнее. На улице сразу же после покушения я встретил Гербачяускаса. Он взял меня под руку и сказал:

— Вот, вот, видите, окно вышибли… Теперь чистый воздух войдет… Вот увидите…

Но Гербачяускас ошибся. Реакция просто бесилась, гнет становился все сильнее. Рассказывали, что один влиятельный гуманист с великим трудом получил аудиенцию у Вольдемараса и заявил ему, что общественность возмущена жестокими репрессиями против молодежи. Вольдемарас ему ответил:

— Ладно, расстреляем еще десяток, и будет порядок…

Придя к власти, фашисты сразу же пролили кровь четырех коммунаров. После Таурагского восстания кровь продолжала литься дальше. А теперь опять… Нет, плохо было в Литве, плохо было и в Каунасе…