В поисках молодости

Мы ее, конечно, не очень избегали, но и пьянствовать не привыкли. Всякое бывало, — если у кого-нибудь из нас заводились деньги, мы заходили и в ресторан, а под утро оказывались в вокзальном буфете (он работал круглые сутки). Здесь, на вокзале, интересно было следить за пассажирами. Слонялись агенты охранки, следя за кем-то, а может, просто пьянствуя после постылого дня и ночи. Появлялись запоздалые проститутки, пьяные, намазанные, циничные…

Однажды под утро на вокзале Райла поцапался с Бинкисом — поначалу поспорили, а потом, так как Бинкис отражал словесные атаки, Райла перешел к рукоприкладству… Это происшествие мне стыдно вспомнить по сей день.

…Вскоре осуществилась моя мечта — я переехал на другую квартиру в том же доме. Я получил тихую комнатку у портного, где мне никто не мешал когда угодно вставать и ложиться, сколько угодно писать и читать. Здесь теперь оказалась и редакция «Третьего фронта». Каждого, кто заходил в нее, она поражала своей скромностью — два стула, столик, тахта и маленький шкафчик с несколькими десятками книг.

Уже в октябре появился третий номер журнала. Он был еще больше, чем второй. Для этого номера я дал новеллу «Если пересыхает источник», написанную на основе летних впечатлений.

Мы поместили также большой рассказ Йонаса Шимкуса «У падающей воды» и несколько его стихотворений.

Был отрывок из романа, задуманного Цвиркой, — «Неман цветет» — и статья Корсакаса «Парень в литературе», в которой он старался доказать, что воспетый нами парень — это городской пролетарий и деревенский батрак. Статья была написана с пылом, но, к сожалению, не внесла необходимой ясности в вопрос. С этим «парнем» мы увязли — это уже мы сами чувствовали, и не так-то легко было выпутаться. Наиболее политически зрелый из нас, Корсакас, чувствовал, что «парень» в понимании Боруты уже неприемлем для нас. Его статья пыталась вывести журнал из тупика.

Узнав о тяжелом материальном положении Боруты и о том, что он мучительно переживает кризис «парня», Костас писал: «С Казисом дела и впрямь плохи. Но надо перестать его дразнить, чтобы он не бросил нас. Он — крупная сила, жалко его терять. Вопрос о парне на время оставим в покое».

Еще прошлой весной Казис в одном из писем высказался против немецкого поэта-коммуниста Иоганнеса Р. Бехера, который, по словам Казиса, «вздумал всю литературу превратить в партийную лавочку». «Это мне кажется глупым, — писал Казис. — Писателю надо быть левым, но он не должен зависеть от партии». Подобные взгляды вызывали в нашей среде все меньше одобрения, а вскоре, как мы увидим, оказались просто неприемлемыми.

Но вернемся к новому номеру нашего журнала. Райла остро, подчас даже нахально полемизировал с Гербачяускасом. Был широкий обзор иностранной литературы. В нем мы немало места уделяли советским писателям, поместив статью «Борьба за метод» и почтив Маяковского.

Примерно в это время к нам пришел новый человек — Валис Драздаускас.[78] Это был человек наших лет, кончивший в Каунасе гимназию, учившийся в Париже (откуда он недавно вернулся). Мы встретились с ним на Лайсвес-аллее, и он с ходу принялся издеваться над нашим журналом. Если нас до сих пор вся каунасская печать критиковала, поливала грязью за левизну, то новый знакомый подошел к нам с другой стороны. Мне и Шимкусу он доказывал: главная беда журнала в том, что он недостаточно левый, а культ «парня» — недоразумение и глупость. Сразу было видно, что этот невысокий, болезненного вида человек много читал, и не только художественную литературу. Он упоминал и Маркса и Плеханова.

Вскоре Драздаускас познакомился и с Цвиркой. Мы начали встречаться то на улице, то в кафе Конрадаса, и не было конца нашим спорам. Оказалось, что Драздаускас какими-то путями получал гораздо больше, чем мы, советской литературы, больше ее читал и имел свое мнение о каждой книге. От него мы услышали о поэме Сельвинского «Пушторг», и о «По следам героя» Лаврухина, и о «Республике Шкид» Белых и Пантелеева. У него было собрание сочинений Плеханова, и, когда я получил у него какой-то том, я удивился, увидев, что Драздаускас читал и подчеркнул не менее двух третей строк. Видно, ему казалось важным и значительным все, что писал Плеханов.

Драздаускас вскоре вошел в наш коллектив, тем более что мы с самого начала не собирались замыкаться в своей среде. Мы просто радовались, заполучив новую силу для следующего номера «Третьего фронта».

Вскоре наш отряд должен был получить пополнение. Возникла мысль (кажется, одновременно у нас и у издателей «Культуры») предпринять шаги и вызволить из Шяуляйской тюрьмы Костаса Корсакаса, тем более что до нас дошли вести о его плохом здоровье. Мысль неожиданно нашла поддержку у писателей старшего поколения. Под прошением об амнистии подписались Винцас Креве, Фаустас Кирша, Балис Сруога и еще кое-кто. Прошло какое-то время, и в конце октября я получил письмо от Костаса из родной деревни. Мы все радовались тому, что Корсакас уже на воле, и надеялись быстро с ним увидеться.