Я десятки раз оказывался на краю гибели (см. приложение, где приведен полный список таких случаев), но это был первый раз, когда вся жизнь промелькнула у меня перед глазами, – может, потому что старею, а может, потому что стал больше размышлять о прошлом, пока писал эту книгу. Это были размытые, стремительно сменявшие друг друга картинки из разных периодов жизни, начиная с детства и заканчивая недавними днями, и на всех картинках была моя семья. Вот я лазаю по деревьям вместе с сестренками, вот я целую Джоан, нянчу Холли, держу Сэма за руку, обнимаю родителей. С ума сойти, как много всего может произойти за полсекунды. Все чувства обострились. Поразительно, на что способен наш мозг. Конечно, в тот момент мне было не до восхищения возможностями человеческого мозга – летя головой вперед, я думал только об одном: «Вот и все, мне крышка». Я впечатался лицом в бетон, а мой велосипед пролетел вперед и свалился со скалы – только я его и видел.
Я лежал на бетоне, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что я не умер. Я медленно начал проверять, могу ли я двигаться. Поднять голову я смог. «Что же, я не парализован, уже хорошо», – с облегчением подумал я. Ноги, кажется, тоже двигались. Я поднял правую руку: вроде бы все в порядке. Но, попытавшись шевельнуть левой рукой, я вздрогнул – плечо пронзила острая боль. Я потрогал лицо – на пальцах осталась теплая красная кровь. Оказалось, что основной удар пришелся на плечо и щеку; меня спасло то, что я был в шлеме.
Первой на месте происшествия оказалась Хелен, которая как раз вернулась из отпуска (очень вовремя). Ей стало интересно, кто это растянулся на дороге. Я был ужасно рад, что остался жив, и мое чувство юмора не пострадало.
– Не бойся, я живой! – засмеялся я и тут же скривился от боли. – У тебя все еще есть работа!
Меня уложили на носилки и отправили на остров Некер, а мой велосипед, вернее, то, что от него осталось, подняли со дна ущелья. Глядя на искореженную раму, я подумал, что и сам мог бы очутиться там вместе с ним. Меня подлатали: я здорово ободрал щеку, а ссадины были повсюду – на коленях, на подбородке, на плечах, на грудной клетке. На следующий день я полетел в госпиталь в Майами, чтобы сделать МРТ и рентген. Снимки показали, что у меня сломана скула, трещина в коленной чашечке и порваны связки плеча. Обычно я довольно послушный пациент и не люблю слишком много стонать, но, когда я вернулся на Некер, меня ужасно злила одна вещь.
– Пить чай через соломинку – это же уму непостижимо! – жаловался я.
Я сидел и потягивал чай, а шестилетний ребенок одного из наших гостей с ужасом смотрел на мое окровавленное лицо.
– Ты похож на Человека-слона, – сказал он.
– Спасибо, – засмеялся я. – Только этого мне не хватало.
За несколько дней мне написали множество слов поддержки – и по электронной почте, и в соцсетях. Это придавало сил сохранять оптимизм. Пришло послание от Дэвида Тэйта, который раньше управлял Virgin Atlantic в США: «Говоришь, вся жизнь пронеслась перед глазами? Похоже, ты долго летел!» Моя сестра Линди пожелала скорейшего выздоровления: «Ох, бедный Рикки! Прямо как в детстве, когда мы ходили к зубному в Гилфорде ставить пломбы, а мама не давала нам обезболивающие…» Я даже возмутился: «А что, можно было принять обезболивающие?! Мама мне всегда говорила, что нельзя. Сущая пытка!»
Думал ли я чаще о смерти из-за того, что время от времени оказывался на краю гибели? Да, пожалуй. Понятно, что о смерти стараешься не думать, но чем больше близких и знакомых покидали этот мир, тем чаще мысль о смерти приходила мне на ум. Этот несчастный случай тоже заставил меня задуматься – какое наследие я оставлю? Кстати, терпеть не могу это слово – «наследие». Когда меня где-нибудь объявляют как «легендарную личность», я всегда думаю – какого хрена, я не легенда, я еще живой! И я понял, что наследие важно не мне самому – оно имеет значение для моих детей, для семьи и друзей. На смертном одре я хотел бы чувствовать только одно: что я любил и был любим, сделал что-то хорошее для этого мира и что-то смог изменить к лучшему.
В последнее время я заметил, что стал немного забывчивее, чем был в молодости, особенно по части кратковременной памяти. Недавно, выступая со сцены в Лос-Анджелесе, я спросил у ведущего: «Как называется самое крупное спортивное событие в Америке?» Он ответил: «Супербоул». Аудитория решила, что я так шучу, но я на самом деле забыл. Той же ночью, лежа в кровати, я снова мучительно пытался вспомнить это название. В конце концов я встал, взял iPad и стал гуглить «крупнейшее спортивное событие в Америке», чтобы выяснить название. Из-за дислексии я всегда плохо запоминал названия и термины, но теперь расстраиваюсь, что дело совсем плохо. Я даже пошел и проверился на деменцию – к счастью, деменции не нашли, но все равно мне страшновато. Иногда во время разговора я забываю, что собирался сказать дальше.