Любуясь приятным пейзажем зеленеющей саванны, я наконец преодолеваю триста пятьдесят километров, отделяющие Дарвин от Кэтрина, последнего города на границе северо-австралийского буша[127]
. Кустарники здесь довольно высоки, они дают прекрасную тень, но я не поддаюсь мимолетному искушению разбить свой лагерь на берегах реки, которая кишит крокодилами. Земли, окружающие эту дорогу с обеих сторон, принадлежат огромной животноводческой ферме, и на много десятков тысяч акров здесь не встретишь никаких признаков жизни. Кое-где попадаются небольшие поселения, а придорожные гостевые дома позволяют путешественникам заправиться бензином, посетить туалет и сделать покупки. Через каждые тридцать — сто километров на моем пути встречаются зоны отдыха — бетонированные площадки, укрытые навесами. Вот и вся зона отдыха. По крайней мере, дорога выглядит довольно симпатично, а трафик на ней невелик. Прошлой ночью я разбил палатку прямо на красно-коричневой земле под кустами акации и вдруг услышал, как в кустах возятся кенгуру-валлаби. Эти крошки мне очень нравятся, они удивительно резвые и быстрые, а еще они презабавно шныряют вокруг меня туда-сюда. Кстати, некоторые австралийцы жутко боятся валлаби, называя их «чертями» и «гигантскими крысами». Такие замечания меня только смешат, и я всегда в ответ спрашиваю, кто же здесь больший чертяка — зверь или человек? С тех пор как люди провели в пустыню воду, эти зверушки активно плодятся и размножаются. Природа не дает им достаточного количества пищи, и они совершают набеги на местные фермы. Это напоминает настоящую войну. В четыре утра меня вновь будит птичий концерт — пернатые распелись во всю силу своих легких. Какое-то время я наслаждаюсь их мелодическими модуляциями, думая о том, что вскоре отсюда исчезнут и они. На протяжении последних лет я преодолел не одну пустыню и научился распознавать малейшие изменения, происходящие в моей душе. И сейчас, в начале октября, я понимаю, что еще не все здесь осмотрел. Обычно я изучаю окружающий мир, уделяя особое внимание деталям, чтобы как можно точнее к ним приспособиться. Следом за этим приходит острое чувство одиночества, и я начинаю скучать от недостатка коммуникации, пока не дозреваю до того, чтобы принять свое одиночество и достичь духовной полноты, доверившись самому себе…На этот раз примерные даты моего возвращения и та поспешность, с которой я иду навстречу своей любимой Люси, порождают во мне новые и новые страхи. На этой безлюдной земле неподалеку отсюда есть громадная дыра — пятьдесят метров в диаметре и минимум триста метров глубиной. Эта огромная яма из серых камней с холодным дном называется «Тревожной»; от нее нужно держаться подальше, чтобы не свалиться и не погибнуть на ее дне. Однажды утром я неспешно шагаю по саванне, мысли мои спокойно витают в облаках над ней, и вдруг на лету я выхватываю из общего потока одну беспокойную мысль: «А где сейчас моя Люси? Что она делает? Все ли у нее в порядке?» Ужасная неосмотрительность! Стоит этой мысли поселиться в моей голове, как она захватывает меня всего, вырастает и повсюду распространяет свой яд. Вот уже неделю я не получал вестей от Люси, хотя мой мобильник несколько раз умудрялся поймать местные сотовые сети. Где же она? Вдруг она попала в аварию или, хуже того, на нее кто-нибудь напал? Я представляю ее одну, беспомощную, лежащую без сознания на холодном полу нашей квартирки… А я здесь бегаю по раскаленной саванне, размахивая мобильником, прыгая по камням в надежде поймать сотовый сигнал. И никаких новостей.