В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком

Границу Сербии я перехожу ясным январским утром, в первый день нового года по православному календарю. Последние несколько дней в Венгрии позволили мне приспособиться к холоду и местным обычаям: легкому кружению вальсирующих пар, теплым посиделкам за щедро накрытым столом — и к обилию шнапса! Однако бедность как следствие многолетней войны и периода эмбарго, наложенного ООН, здесь просто-таки бросается в глаза. В полях вокруг дороги крестьяне лихо колесят на стареньком тракторе MF35, прицепив к нему борону. На такой штуковине я ездил в 60-х, когда учился водить трактор на ферме своего отца. Эта крошечная машина с двумя огромными колесами тарахтит как ненормальная и тащит за собой тележку, в которую забрался какой-то старичок. Я бы поклялся, что сейчас узнаю в этом дедуле своего дядюшку Эмиля, который так же разбрасывал в полях компост собственного изготовления… Запах горящего угля разносится над черепичными крышами кирпичных домиков, хаотично разбросанных по деревне. Собаки лают за оградами, куры выискивают корм, чтобы склевать его поскорее, и время от времени принимаются драться за какое-нибудь зернышко. Доносится спокойная знакомая музыка. По пути я встречаю нескольких мужчин на мопедах с трескучими моторами. В качестве единственного средства защиты на этих гонщиках — старые строительные каски с защитными очками. Этот регион — Воеводина — долгое время принадлежал королю Венгрии, и мои новые знакомые с надеждой в голосе рассказывают, что когда-нибудь они войдут в Евросоюз и станут наконец поближе к своей настоящей родине. Две страны, с которыми граничит Сербия — Румыния и Болгария, — стали членами Евросоюза две недели тому назад. Эта новость заставила венгерских сербов пережить горькое чувство обездоленности — будто их бросила на произвол родная семья. Разношерстность жителей страны подчеркивает влияние прошлого: здесь по улицам ездят и старенькие «Лады» советского производства, и «Рено R5». Они колесят между руинами строений времен Османской империи, возведенных когда-то прямо на римских развалинах. Мимо проезжает повозка на деревянных колесах с металлическими ободами, которые нещадно скребут по асфальту. Возница направляет ее прямо к церковной паперти.

Сербия

В одной из деревушек я встречаю Мичку, он тотчас приглашает меня вместе пообедать, а его друг Грегорий у нас вместо переводчика. Их приглашение звучит так настойчиво, будто они задумали на примере гостеприимства по отношению к странному путнику — то есть ко мне — показать миру всю доброжелательность сербов, которые всегда и всем улыбаются, и отмыться от репутации скандалистов, обижавшихся на всех подряд десятилетиями. За блюдом со свиными ножками Мичку, заметно нервничая, объясняет мне, что он самый обычный ассенизатор. Чистит септики. «Нечего стыдиться, если делаешь хорошо свою работу», — отвечаю я, с неподдельным интересом слушая рассказ об эффективности этой очистной системы. «Nazdrovia!» — чокаемся мы друг с другом, и под конец трапезы Мичку протягивает мне лист бумаги с номером своего телефона. «Будут проблемы — звони. Я соберу целую армию, чтобы тебя выручить!» Еще через несколько недель я буду хохотать, слыша точно такую же фразу в четырнадцатый раз! Похоже, в этой стране я защищен всеми и ото всех! Но сейчас я сижу с Мичку, и даже он сетует на то, что творится в стране. Он вспоминает страдания их несчастного соседа, Косово, и раскол бывшей Югославии на семь отдельных государств. Он сетует на крайнюю степень сложности взаимоотношений между различными сообществами.

— Даже крошечная ссора детишек, — говорит он, — может привести к небольшому вооруженному столкновению на уровне взрослых.

— Люди просто разучились радоваться счастью друг друга, — грустно добавляет Грегорий, опустив глаза. — Утром они просыпаются с чувством ненависти к самим себе и волей-неволей начинают ненавидеть всех остальных вокруг. Наши дети растут в атмосфере жестокости и нелюбви. И везде коррупция! Ты получаешь в месяц восемьдесят евро и, чтобы хоть как-то выжить, вынужден спекулировать чем-нибудь. Так делают все от мала до велика. В этой атмосфере очень трудно с кем-то подружиться…

Грегорий признается, что сильно скучает по общению с иностранцами, а мне приходится приложить немалые усилия, чтобы наконец завершить беседу с этим упрямым сербом. Я ухожу, нагруженный двумя килограммами сосисок и колбас, но сердце мое болит — оно ранено ужасающе острым одиночеством этих людей.