В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком

базируются именно на острове Минданао, защищая его природные ресурсы и сельхозугодья — основное достояние Филиппин. Но делят это достояние очень не по-братски, как подсказывают банальные подсчеты: вклад данного региона в экономику страны составляет шестьдесят процентов национального ВВП, тогда как из государственного бюджета он получает всего лишь двадцать процентов средств. Нищета доводит до отчаяния и без того расколотое политической ситуацией общество, в котором тринадцать миллионов христиан, потомков испанских колонизаторов, проживают рядом с четырьмя миллионами мусульман, иммигрировавших из соседней Индонезии, и двумя миллионами аборигенов-полукочевников, которые испокон веков обитали в местных лесах. Этих аборигенов называют лумадами, в свое время их выселили с родных земель и до сих пор воспринимают как диких неотесанных туземцев. В таком многонациональном «винегрете» каждый считает себя — нужное подчеркнуть — обворованным, угнетенным, эксплуатируемым, гонимым, ограниченным в правах. На этой взрывоопасной территории пышным цветом произрастают социальная несправедливость, кризис исполнительной власти и превышение полномочий. Минданао мог бы процветать, но превратился в пороховую бочку.

Филиппины

В первые дни пути по острову, преодолевая километр за километром по дороге в Кагаян-де-Оро, я попадаю в деревеньки, где жизнь течет вполне мирно. Местный торговец предлагает мне дао, местный подогретый йогурт, смешанный со сладкой лягушачьей икрой и кактусовым джемом. Чуть поодаль дремлет мотоциклист, облокотившись на руль своего стального друга. Рядом с ним спутница, которая терпеливо ждет окончания этой сиесты, чтобы снова продолжить путь. Еще чуть дальше несколько крестьян пытаются взвесить жирного хряка — ему связали копытца, чтобы не брыкался. А в кокосовой рощице сборщики плодов готовятся отпраздновать сегодняшний богатый урожай, за который они выручат кругленькую сумму Я бреду вдоль бамбуковых и тростниковых хижин с соломенными крышами

— там какая-то парочка прогуливается в тени крытой веранды. Неуверенный голос молодой певички доносится из караоке-бара, стоящего неподалеку от палатки со свежими ананасами… В Одионгане я впервые пробую засахаренные авокадо в лавочке, которую держит очаровательная семья, а глава местного муниципалитета, капитан Барангей[114], приглашает меня переночевать у него дома. Я засыпаю с мыслью, что жизнь порой бывает к нам ласкова, как ветерок в голубой лагуне…

Еще через несколько дней на моем пути выплывает из тумана остров Камигуин. Захожу в ресторан с надписью «халяль» неподалеку от мечети. С моим появлением атмосфера в заведении становится натянутой — но стоит мне произнести по-арабски несколько заготовленных вежливых фраз, как лица кругом оживляются. «Ты мусульманин?» — доносятся со всех сторон расспросы. Нет, но ведь я прошел множество мусульманских государств, и везде меня принимали как дорогого гостя. Тут же передо мной на столе появляется тарелка, на ней рис и рыба. А на прощание молодая официантка тихонько предупреждает меня: «Пожалуйста, в Замбоанге веди себя поосторожней!»

И вот я уже покидаю город Илиган, не переставая думать о преступлениях, взрывах и похищениях, которыми меня запугивали. Обстановка кругом резко меняется. Военные разворачивают весь транспорт, движущийся вдоль реки, в сторону временного моста: всего пару недель назад здесь взрывом была разрушена одна из переправ. В полицейском участке, куда меня отправляют переночевать, я сразу же оказываюсь под присмотром бдительных спецслужб. Наутро двое «борцов за мир», Хун Энрикес и его подружка Джайшри, присоединяются ко мне, чтобы пойти дальше вместе. От их комментариев мне становится не по себе… По дороге Хун показывает развалины местного банка и взорванные жилые дома, на которых видны следы снарядов, выпущенных мятежниками из MILF, Национально-освободительного фронта моро. Моро — так называют себя коренные народы Южных Филиппин

— исповедуют ислам. Они пришли из горной местности восемь месяцев тому назад. После того жуткого налета выжившие укрылись в других провинциях… Голос Хуна предательски дрожит, он не может сдержать эмоций, когда показывает мне место неподалеку от заводика по переработке копры[115], где жила его мать. Теперь вся дорога здесь усеяна контрольно-пропускными пунктами — через каждые три-пять километров мы натыкаемся на них. Вот это парадокс! В недалеком прошлом мне, помнится, уже случалось идти «во имя мира» в сопровождении полицейского эскорта. На сей раз к моему маршу мира присоединились армия и спецслужбы… В районе Коламбугана один из солдат рассказывает мне, что несет с собой боезапас — четыреста патронов, а его напарник тащит гранатомет и снаряды к нему, только я в этом совсем ничего не понимаю. Такие игрушки больших мальчиков всегда были и остаются для меня диковиной. Осматриваясь, я насчитываю вокруг себя тридцать вооруженных людей! С другой стороны, сейчас в горах сидят сепаратисты, которым разведка уже донесла, что я здесь.