В поисках смысла

16.04

Преданный собственным народом, Христос, если подумать, стал сакральной жертвой. Случилось, в сущности, жертвоприношение. Как во времена доисторические.

И он был поистине одинок. Даже, казалось бы, верные ученики его, апостолы, не могли скрасить его трагического одиночества. Он уже знал, что и спасения с их стороны не будет.

Он принял мученическую смерть ради человечества, которое восприняло его учение, как известно, перетолковав по – своему.

И на это он уже никак не мог повлиять.

Часть третья Узоры на песке

Ближе к концу жизненного пути жизнь ненавязчиво преподносит удивительные вещи. Исподволь копятся, зреют в тебе раздумья о пережитом; перебираешь их, как чётки, и порой не можешь понять толком – зачем тебе всё это. И вдруг попадётся тебе замечатедьная мысль неглупого человека, которая окажется такой знакомой и восхитит тебя тем, что ты сам однажды о том же подумал. Тут же захочется уточнить, проверить – так ли это? Подойдёшь к стеллажу, чтобы заглянуть в предисловие когда – то давно изданной книги и перечесть тобой написанное: «Мне везло на умных, порой даже талантливых или просто на хороших людей… Нечаянно однажды вдруг вспомнились они все – живые и уже ушедшие, – оставившие глубокий след в моей душе, и меня охватило горькое чувство, что их мысли и голоса, их шутки и разговоры исчезнут вместе со мной.» (Когда я это перечитал теперь, подумал – почему же, собственно, везло? Тут я, скорее всего, неправ. Просто – напросто их много на свете – людей хороших. Без них мир наш давно бы превратился в какой – нибудь грязный отстойник.)

И вот же: Лев Пирогов в одной из своих критических заметок, оттолкнувшись от известной истины, что внутри каждого из нас заключён целый мир, – признался: «…как – то зябко становится при мысли, что он существует, пока ты жив. А не станет тебя – не останется и этого мира. Не себя жалко, а жалко тех людей, чьё существование зависит от твоей памяти. Которые, может, только в ней и живут. Значит нужно это из себя вынуть.»

Очень верно замечено, что является потребность «это из себя вынуть». Это правда: когда вспоминаешь тех, с кем тебя сводила жизнь, не задаёшься вопросом, оставил ли ты в них по себе память. Первое, что приходит в голову: спрашиваешь себя – что осталось от них в тебе самом? Ведь это они оказали определённое влияние на то, что ты стал тем, кто ты есть. И главная заслуга в том безусловно принадлежит близким.

Воспоминания. Завораживающие тени на матовом стекле памяти – и радостные, и печальные, и горькие. Сидит человек на скамейке у пустынного пляжа, чертит прутиком на песке узоры…

Узоры памяти. Он что – то пытается «из себя вынуть»? Пытается, зная, что подует ветер или набежит волна – и они исчезнут. И всё снова примет вид, будто ничего – никаких узоров – и не было. Память его сопротивляется их исчезновению. Уж не кажется ли ему, что обретёт он в них нечаянное, на время, спасение от внешнего мира, всё более погружающегося в какой – то ползучий апокалипсис?

Но сама по себе память бывает разной.

«О память сердца! Ты сильней рассудка памяти печальной…» – сказал поэт. Тут надо бы отметить, что «печальная память рассудка» владеет человеком в сознательном возрасте. Когда же рассудок ещё не властен над существом, делающим первые шаги по земле, когда оно живёт лишь чувствами – вот тут и рождается в нём память сердца.

И к замечательному определению поэта я бы добавил: чем дальше идёшь по дороге жизни, тем порой, вопреки власти рассудка, сильнее тобой владеет память сердца.

На нашей славной планете только камни – эти вечные стражи бегущих дней – остаются неизменными, лишены памяти и хранят молчание. А каждая особь, каждый участник существования в роскошной кладовой живой природы жив общением, подвержен влиянию своего окружения.

Обыкновенному дереву с погружёнными в почву корнями, которые его держат над землёй, мало лишь тянуться к дарителю жизни – светилу, как это делают и все его соседи, занимая своё место под солнцем. И дерево подвержено влиянию не только своего окружения. Существенно влияют на его состояние силы природы: жара и холод, дожди и снега. А уж неутомимый ветер, атакуя крону, раскачивая ветви, усиливает, убыстряет бег соков по капиллярам и тем воспитывает в ветках гибкость, усиливает способность к сопротивлению, всем этим помогая жизнедеятельности, жизнестойкости. Не так ли и у нас: движение разгоняет кровь по нашим жилам, повышая жизненный тонус?

В противовес миру растительному человек научился как – то защищать себя от прямого воздействия сил природы, но подвержен неслабому влиянию себе подобных, так или иначе его формирующих. На любом этапе жизни общение с собратьями не только взращивает в индивидууме некие черты, оно рождает в нём свой отзвук, след, оставляет печать.