В поисках смысла

После ужасающего акта террора на многолюдной Английской набережной в Ницце (в самый разгар национального праздника 14 июля) и траурной паузы, 16 июля некий президент синдиката пляжных услуг и заодно владелец находящегося ниже променада ресторана вернулся к своим обязанностям. Парижская газета Le Monde поинтересовалась его впечатлениями о случившемся. Рассказав корреспонденту, как в тот день гуляющие с набережной, спасаясь от сумасшедшего грузовика, прыгали вниз, на крышу ресторана, падали возле входа в него и на пляжные зонты; как они набились внутрь помещений и за закрытыми дверью и ставнями прятались до двух часов утра, пока не прибыла полиция; как из 35 – ти человек обслуги пятеро чуть не подвинулись рассудком, не могли вернуться к работе и должны были обратиться к психиатру. Поведав, какой ужас испытал он сам и его подчинённые, когда они увидели заваленную трупами набережную и как пытались помочь выжившим, в итоге он… ударился в философию, заявив, что «сила жизни» загладит случившуюся драму. «Человеческая история демонстрирует, что жизнь всегда снова брала своё где бы то ни было… Надо прийти в себя, заглушить боль и принимать туристов иностранных, французских с улыбкой, – отчеканил он. – Дарить им желание приезжать и возвращаться в Ниццу.»

Увы, уши торчат у ресторатора… Денежки, денежки в голове застряли. Как видно у подобных типов особая психология. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Что бы ни случилось… Весь облик этих представителей западной цивилизации в любых переделках неизменно источает благодушие. Как безмятежная улыбка на лице полного идиота.

26.07

Издавна западный мир кичливо называет себя свободным. Если бы было всё так просто: каким себя назовёшь – таким и будешь.

Свобода отражается в духе, менталитете народа. А этот самый дух непременно выражается в языке, в речи, в её строе. Например, если язык подчинён этакой жёсткой конструкции фразы и этот порядок слов неукоснительно руководит речью – что это значит? Это значит, что существует определённая несвобода самовыражения в тисках неких рамок, выход за которые непозволителен. И всё это присутствует не в какой – нибудь маловажной, второстепенной сфере человеческой деятельности, но в самой основе человеческого естества, ибо надо всем и прежде всего, как известно, было Слово.

Как ни странно, подобной несвободе подвержены основные европейские языки.

Так какова же она, истинная свобода? Как оценить её проявление? Адекватна ли, подлинна ли она, если её нет в самой сердцевине народного духа – в речи, в словоизъявлении?

29.07

Три десятка лет минуло с начала перестройки…

Ах, что за время это было! У этого самого «нашего паровоза», который летел вперёд, стали тормоза отказывать. У народа уже появилась оскомина от навязчивой идеологии, а тут ещё в окно, когда – то Петром прорубленное, дул хороший сквозняк, от которого у многих закружились головы. Тут и музыка повсюду зазвучала другая, принесённая оттуда и песенки явились с новым смыслом.

Перемен! Требуют наши сердца.
Перемен! Требуют наши глаза.
Перемен! Мы ждём перемен!

Может, кто – то хочет чтобы мы в чём – то участвовали? Дудки! Делайте сами. А мы ждём и требуем! Открыто брошенный призыв вызывал сочувствие в народе, который желал этих самых перемен. Но мало кто тогда мог догадаться, что кумир молодежи пел о своём, о чём – то другом, близком таким же, как он сам, своему поколению: вы устарели, предки; тошнит от ваших правил; долой ваши скучные обязанности; долой запреты, долой моральный пресс; мы хотим музыки, танцев, хотим веселья, да и травку покурить неплохо… Юнцы ринулись за ним как потерявшие инстинкт крысы за дудочкой крысолова. Только тут пришёл он не откуда – то извне, но по сложившейся к тому времени всемирной тенденции он выдвинулся из их среды. Расплодившиеся, как грибы после дождя, рокеры звали туда же, а уж как восприимчива молодёжь к подобным призывам, как легко она поддаётся на лукавые приманки – о том и говорить излишне.

Пресловутое «влияние запада» безусловно имело место, но оно не было бы столь значительным, если бы не упало на благодатную почву – к этому времени уже появилось в стране целое поколение неприкаянных, ярким представителем которого и стал Цой. И то, что оно явилось – был, можно сказать, зов времени. А противоядия всему этому не нашлось.