- Стыдно! - неожиданно выкрикнул директор, и его морщинистые руки выпрыгнули из карманов. - Стыдно! Вам просто пудрят мозги, и вы всему верите. Стыдно!!
Все замерли, глядя на него. Он замолчал, как будто бы даже смутился, проверил галстук, поправил пиджак и отечески положил ладонь на плечо смущенному повару. Дорогие золотые часы и странные: уродливые, обкусанные ногти: как у детей.
- Скорейшего выздоровления, иначе на таких харчах у нас скоро все учрееждение заболеет: животом.
- Хорошо, - пробормотал, - Я скажу, я все... скажу все.
- А вы что стоите? - обратился директор к застывшему Ра. - Работы нет? - сказал и пошел прочь.
Работы было достаточно, но она не шла. Ра пенял на отравление, так как уже очень скоро одолела какая-то ломота и тошнота, а еще на то, что дома не было кофе, и теперь что-то сталось с давлением. Коллега отыскал в недрах куртки пыльную (лежала так, без упаковки) таблетку, уверил, что помогает. Не помогла. После того, как он выпил вторую, усилилось сердцебиение. Больше таблеток Ра не пил, мирно рылся в проводах, снедаемый тревожными предчувствиями, невербализуемыми, непонятными, и оттого, как водится, еще более тревожными. И, дождавшись конца рабочего дня (последние 18 минут длились по меньшей мере час) вылетел на улицу.
Подсоленный снег местами стаял, образовал лужи, лужи текли теперь по асфальту, в их отражениях беззвучно ломались бетонные конструкции, изгибались и переплетались машины и фонари. Если наблюдать одни только лужи, то невозможно угадать форму домов, отличить фонари от оград. Небо, - думает Ра, - а из неба снова: не то пересушенный дождь, не то мокрый снег. Он застегивает куртку, поднимает плечи.
В ожидании поезда Ра зашел в кафе на станции. Чайный пакетик подкрасил кипяток, пластиковая палка для размешивания сахара оплавилась в воде, по телевизору без звука крутили клипы, громко и невпопад кричало радио.
"...и это так! Исследование показало, что вот так мы себе находим партнеров. Когда ты видишь человека, твой мозг, он как бы выдает тебе: эй, да я знаю его! Поэтому, согласно исследованию, влюбленность - это когда ты узнаешь незнакомого как знакомого. Это ощущение дает вам чувство безопасности. Поэтому наши парни, мужья, ну, или девушки похожи там... на маму, папу, бывшего, известного актера или нас самих. По-моему это кр-р-р-уто", - раскатистое "р" затрезвонило в ушах.
"- А по-моему это грустно.
- Эй, Мими! Ты что, подхватил эту болезнь?!
- Не тупи, Момо. Ну это же тебя ограничивает. Ты делаешь вид, что ищешь других людей, а на самом деле - только себя. То есть ты как бы везде видишь только зеркало. Прямо такой артхаус: ходишь, а везде одни зеркала. По-моему это было у Бергмана.
- Ууу, как ты заговорил! Градусник в студию! Дорогие радиослушатели! Пойду проверю, не болен ли Мими эмоциаонализмом и вернусь к вам сразу после следующего трека. Пишите свои приветы в наш чат! Новый номер 233623".
Заиграла музыка. Ра поморщился, взял тающий в руках пластиковый стаканчик и вышел на улицу. Незрячий попрошайка направлял в пустоту жалобные "подайте несчастному слепому", и, оборачиваясь на звон металла, раздавал свои запоздалые "храни вас Бог" уже обезлюдевшей улице.
- Храни вас Бог, - растаяло за спиной Ра.
По поезду, как всегда, слонялись продавцы, и текстами, заученными уже даже самими пассажирами, перекрикивали нарастающий стук колес.
- Чай! Успокаивающий травяной чай! Покупаем успокоительный чай! - снова и снова зачинал торговец в проходе, и в пустом вагоне от его крика звенело в ушах, - Дедовский метод от всех нервных расстройств. Молодой человек, чай не хотите приобрести?
- Нет, - мотнул он головой, отгоняя мысли и увешанного сумками челнока.
Поезд тронулся, и под мерный стук колес Ра задремал, и впервые за долгое время увидел сон. В ошметках мыслей, причудливо перемешанные, ему представлялись комнаты с зеркалами и сотни тысяч его отражений, окованных кольцом рекурсий; череда хтонических планет, населенных неизвестными науке существами, и сеть железных дорог, испещрившая огненную поверхность этих миров; слова и лица, вой Центавра и чей-то пронзительный крик, который он во сне принимал за скрип тормозов.
Перемешивая ногами подтаявшую хлябь, он шел домой быстрее обычного, подгоняемый чувством необъяснимой тревоги. Калитка была распахнута настежь. Ра убрал ненужный ключ и вошел. Во дворе ни души, и только бельмом маячит лист бумаги, прикрепленный к собачьей конуре. Ему не нужно было подходить, чтобы разглядеть надпись: он знал ее и так. Ра бросился в открытую дверь и увидел Центавра, тот лежал на полу и тихонько скулил. По комнате были разбросаны смятые диаграммы светимости, и на единственной уцелевшей он различил круглые, мелкие, как бисер, буквы, которые сцепились в слова: "Усыпи пса, пока это не сделали мы".