В поисках солнца (СИ)

Дерек растерялся, не зная, как реагировать на подобные инсинуации. После таких эмоциональных заходов спрашивать, чего заказывать, казалось неуместным, а отойти, не приняв заказ, — странным.

Впрочем, Райтэн уже всё решил сам. Жестом отослав человека, который сидел с ним (тот беспрекословно отправился на выход), он громко воззвал:

— Годэн! Годэн, собака ты этакая, где ты?!

Мастер нарисовался рядом моментально, склонившись в подобострастном поклоне:

— Господин Тогнар? — елейным голоском обозначил он свою готовность слушать и повиноваться.

Тут Дерек удивился ещё сильнее: даже с начальником городской стражи — самой высокой из персон, посещающих их двор, — мастер был не столь елейно вежлив.

Меж тем, Райтэн смерил мастера ледяным взглядом и с непередаваемой властностью в голосе заявил:

— Господин Анодар больше у вас не работает. Я его забираю.

Мастер Годэн растеряно моргнул — ему было сложно припомнить, что это ещё за «господин Анодар», он-то его звал просто Дером. Потом всё же вспомнил и незамедлительно склонился в глубоком поклоне, как-то умудряясь самой своей спиной выразить восторг пред столь мудрым решением.

Дерек почувствовал, как от гнева у него шевелятся волосы на затылке.

Не для того он сбежал на другой конец света, чтобы теперь за него снова решали, как он должен жить!

Холодное бешенство поднялось со дна его сердца и перехватило горло, поэтому голос его был слегка хриплым, когда он сказал:

— Вы за меня решать не вправе, господин Тогнар. И ваше вмешательство я нахожу… признаком грубейшей невоспитанности, — изящно выразил он то, что кипело в его голове.

Мастер, казалось, поперхнулся от подобной наглости; во всяком случае, на Дерека он смотрел с каким-то священным ужасом.

Что касается Райтэна, то он слегка прищурился — серые глаза блеснули сталью — властным движением руки велел Годэну убираться, после чего склонил голову набок и даже с некоторой лёгкой улыбкой в голосе отметил:

— О, похоже, солнце и вообще скрылось за горизонтом, не так ли?

Дерек не ответил; сжимая челюсти и кулаки, он пытался укротить пылавший в нём гнев, который, тем не менее, вполне прорывался наружу в виде испепеляющих взглядов.

— Сядьте, прошу вас, — неожиданно мягко сказал Райтэн, указывая на стул.

Дерек сел.

Только после этого Райтэн устроился на своём месте, растерянно выбил пальцами по столешнице замысловатую дробь и, потерев свой гладкий подбородок, уточнил:

— Вы ведь не знаете, кто я, так?

Настороженно прищурившись, Дерек покачал головой. Отвечать он не рискнул — горло всё ещё перехватывало эмоциями.

Он встретил Райтэна на корабле Этрэна и потому полагал, что тот из купцов. Однако сегодняшний приём со стороны мастера Годэна заставил его усомниться в этом выводе: перед купцами так не лебезят. Но новых предположений он пока построить не мог — ясно, что шишка из важных, но кто?

Райтэн ухмыльнулся вполне обезоруживающе:

— Ну и хвала Великому Пламени! — прокомментировал он незнание собеседника, которое, очевидно, по каким-то причинам было ему приятно. — Так вот, господин Анодар, просто поверьте: я понимаю вас, как никто другой.

Дерек нахмурился. Ему было весьма сомнительно, чтобы кто-то вообще мог его понять, и тем паче сомнительно, что понять его сумел бы конкретно этот собеседник.

Райтэн слегка нахмурился, собираясь с мыслями, а после негромко заговорил:

— Я понимаю, каково это, когда всё в твоей судьбе решают за тебя. Я не переношу покровительства — и вообще не переношу того, что ограничивает мою свободу. И, да сожжёт меня Великое Пламя, я с чистой совестью могу сказать, что всем тем, чем я обладаю сейчас, я никому не обязан. — Он, увы, упускал из виду, что его блестящее образование на него не с неба рухнуло, но простим ему эту предвзятость. — Я никогда не принимал покровительства и всего добивался сам, своим умом и своими силами. Поэтому я понимаю, что моя… горячность… задела вас и оскорбила вас. Приношу вам свои искренние извинения, — сдержанно наклонил голову он.

Дерек настороженно кивнул, извинения принимая. Ему показалось, что признавать ошибки такого рода совсем не в характере Райтэна, и подкупающая искренность его тона заставила его прислушаться к тому, что он говорил.