В поисках советского золота

Кочевые племена сильно пострадали во время и первой, и второй большевистской революции. В гражданскую войну, последовавшую за 1917 годом, их лошадей и овец конфисковывали то для одной, то для другой армии; а затем, в 1921 году, когда по России прокатился голод, стада и отары казахов снова сократились, так что в 1923 году количество домашнего скота в Казахстане составляло лишь 30 процентов от количества в 1916 году. Естественно, кочевники страдали, поскольку они полностью зависели от своих животных, получая благодаря им и еду, и одежду, и средства к существованию.

Но в 1923 году стада снова начали вырастать, и к 1928 году подошли к более или менее нормальному количеству.

Огромные пастбища, не только в Казахстане, но и в окружающих областях Южного Урала и Сибири, кормили животных, которые легко могли снабжать мясом, молочными продуктами и шерстью всю Россию. В Казахстане почти половина скота — овцы, остальные — лошади, включая молочных кобылиц, козы и верблюды.

Кочевники находились во вполне благоприятных условиях, когда я прибыл в Россию в 1928 году. Их стада увеличивались с каждым годом и поставляли мясо и молочные продукты в достаточном количестве для них самих и миллионов горожан. Сравнительное благосостояние кочевников до некоторой степени объясняет дешевизну и изобилие продуктов в течение нашего первого года на Южном Урале.

Кочевники снова сильно пострадали, когда началась вторая коммунистическая революция в 1929 году. Но кочевники были грязны и суеверны, и я могу понять, что коммунистические реформаторы верили, будщто помогают им разрушить старое существование и принять способ существования, который считается более цивилизованным и разумным, — убеждением, а если понадобится, то и силой.

Во время путешествия, однако, когда мы продвигались день за днем в нашем «форде» через ровные пастбища, сияющие зеленой травой и красочными дикими цветами, разбросанными там и сям, мои симпатии были на стороне кочевников, сопротивлявшихся превращению в «пролетариев». Я начал понимать дух этих скотоводов, кочевавших по равнинам со своими стадами целыми столетиями, живших в войлочных юртах летом и саманных домах зимой. Я мог понять, почему такая жизнь им была по душе, даже если она не считается прогрессивной по современным стандартам. Я даже начал понимать, что они готовы были бороться, если под угрозой оказался сам способ их существования.

Со странным чувством мы колесили через прекрасную, почти безлюдную местность, по пустым верблюжьим тропам, на которых раньше много ездили в это время года. Иногда мы натыкались на деревушку русских поселенцев, чьи предки перебрались в эти невозделанные области после русского завоевания в девятнадцатом веке. Иногда мы проезжали мимо небольших группок юрт, где жили казахи — хоть после коллективизации их и заставили осесть на животноводческих фермах, они все еще предпочитали в теплую погоду юрты домам.

Мы всегда останавливались в деревнях, будь то русских или казахских, узнавали дорогу. В ответ на наши расспросы мы неизменно получали один и тот же ответ: «Здесь только одна дорога, и ведет прямо». Без единого исключения, результаты были одинаковы. Мы отъезжали от деревни на милю или около того, и дорога внезапно разворачивалась, как веер, по десятку разных направлений, куда крестьяне направлялись обрабатывать те или иные поля. Мы останавливались и определяли путь по солнцу, чтобы продолжать двигаться на восток.

У нас была карта рудников, которые мне следовало навестить, и большую часть удалось найти. Когда мы добирались до рудника, нас встречали как почетных гостей, давали лучшие комнаты и пополняли запасы продуктов и топлива. На некоторые рудники бензин доставляли на верблюдах, чтобы снабжать топливом машины, которые часто доставляли так же.

Когда мы не доезжали до рудника к ночи, располагались на стоянке в открытой степи. Погода была теплая, небо обычно безоблачное, и единственной помехой были тучи комаров, что не оставляли нас в покое. Когда мы устраивали стоянку, моя жена вытаскивала единственный керосиновый примус и каким-то чудом готовила обед из пяти блюд на всех.

Шофер каждый вечер внимательно осматривал машину, чтобы нам не застрять в безлюдной местности. Я обычно отходил с ружьем, пострелять птицу про запас, никакого другого оружия никто из нас не брал. Жаль, оно было слишком мелкокалиберное для диких индеек. После обеда мы доставали портативный фонограф, слушали музыку перед тем, как лечь спать.