В поисках советского золота

Пятаков: Но что касается другой фирмы, требовалось убеждать и давить, чтобы разместить там заказы.

Прокурор: Следовательно, вы также переплачивали той фирме, в ущерб советскому правительству?

Пятаков: Да.

Затем Пятаков заявил, что Седов не сказал ему точно, на каких условиях он договаривался, каким способом переводились деньги, только заверил его, что если Пятаков направит заказы в эти фирмы, Седов получит деньги для специального фонда.

Эта часть признания Пятакова — правдоподобное объяснение, на мой взгляд, того, что происходило в Берлине в 1931 году, когда у меня возникли подозрения, почему русские, работающие с Пятаковым, стремились убедить меня одобрить покупку шахтных подъемников, которые были не только слишком дороги, но и бесполезны. Мне было трудно поверить, что те люди — обычные мошенники, потому что они явно не относились к тем типам, которым важнее всего набить свой карман. Но они были закаленными политическими заговорщиками до революции и часто рисковали не меньше ради своей главной цели.

Конечно, у меня не было возможности узнать, был ли политический заговор, упомянутый во всех признаниях на процессе, организован именно так, как те утверждали. Я не пытался следить за деталями политических диспутов в России, и не понял бы, о чем говорят антиправительственные заговорщики, если бы они попробовали втянуть меня в свои дела; впрочем, никогда и не пытались.

Однако я абсолютно уверен: в 1931 году в Берлине происходило что-то непонятное, и именно этот период называл Пятаков на процессе. Я уже сказал, что происходящее тогда озадачило меня на несколько лет, и мне не пришло в голову никакого разумного объяснения, пока я не прочел свидетельство Пятакова в московской газете, во время суда над ним.

Другая часть свидетельства, которой московские журналисты верили с трудом, состояла в том, что немецкие фирмы заплатят комиссионные Седову. Но раньше я уже рассказывал, как русские эмигранты постоянно собирали комиссионные с немецких фирм, якобы используя свое влияние для размещения советских заказов. Управляющие тех немецких фирм, возможно, считали, что Седов — такой же русский эмигрант, и заключили с ним такую же сделку, какие много лет заключали с другими эмигрантами, что мне доподлинно известно.

В таких ситуациях немецкие фирмы обычно включали обещанные комиссионные в свои цены, и если русские принимали указанные цены, ничего другого и не требовалось. Но в случае тех шахтных подъемников, видимо, комиссионные оказались настолько большими, что фирме, чтобы самой получить прибыль, пришлось изменить спецификации. Это и привлекло мое внимание, сделка сорвалась.

Пятаков показал, что ему пришлось прибегнуть к давлению, чтобы некоторые заказы прошли, и я помню, как пытались давить на меня.

Свидетельства на этом процессе вызвали немало скептицизма за границей и среди иностранных дипломатов в Москве. Я разговаривал с американцами, которые были убеждены, что все это — фальсификация от начала до конца. Что ж, на процессе я не присутствовал, но читал протоколы внимательно, а их печатали дословно на нескольких языках. Немалая часть свидетельства про саботаж в промышленности казалась мне куда более достоверной, чем некоторым московским дипломатам и корреспондентам. Я по собственному опыту знаю, как широко был распространен саботаж на советских рудниках, и едва ли он мог совершаться без соучастия коммунистических управляющих на высоких постах.

Мой рассказ важен для оценки этого процесса только в том, что касается берлинского эпизода. Я описал, что и как происходило со мной, признание Пятакова прояснило происходящее.

Х. Ошибки и интриги

После того, как меня убедили изменить свое решение и остаться в России для реорганизации рудников, в октябре 1932 года мне дали, пожалуй, самое трудное поручение. Пришел запрос о помощи со знаменитых Риддерских свинцово-цинковых рудников в восточном Казахстане, вблизи китайской границы. Эти рудники, когда-то британская концессия, считались важнейшим свинцово-цинковым месторождением в мире, и вдобавок, в руде содержалось аномально большое количество золота.

Они расположены в отдаленной местности, тогда еще более отдаленной, чем сейчас, поскольку в те времена в Казахстане совершенно не было железных дорог или автомобильных шоссе, а с тех пор все же построили несколько. Сначала мне поручили поехать туда на месяц, осмотреть месторождение и определить, что можно сделать, чтобы вернуть производство в нормальное состояние.

Меня предупредили, что условия довольно тяжелые, но к таким тяжелым я не был готов. Методы, которые были в ходу на этих рудниках, могли довести горного инженера до инфаркта. Они привели к ряду обрушений, настолько больших, что добыча почти прекратилась. Рудник располагался вдоль реки, и обрушения вызвали внезапный приток воды, который превысил возможности установленного насосного оборудования.

Шахты были в таком состоянии, что в любой момент могли быть безвозвратно затоплены.