– Алкоголь приносит одни несчастья.
– Ну, это спорное утверждение. Выпейте, сразу же все забудете.
– О чем забуду?
– О горе, о печали. О смерти Спока.
– Я вулканка. А вулканцы не испытывают ни горести, ни печали.
– Но вы не совсем вулканка, – напомнил Дэвид.
– Для того чтобы забыть о смерти Спока, – проигнорировала Саавик замечание, – я должна забыть и о самом Споке. А этого я сделать не могу и не хочу. Память о нем будет жить во мне всегда. Иногда мне кажется, что Спок никуда не… – лейтенант тяжело вздохнула. – Я никогда его не забуду.
– Конечно. Я хотел сказать, что глоток ликера или виски может притупить чувства.
– Я не пью. Алкоголь отражается на мне не самым лучшим образом.
– И что с вами может случиться?
– Вам это будет совершенно неинтересно, – покачала головой Саавик.
– Почему же? Совсем наоборот. Не забывайте, что я ученый, а ученым интересно все.
Лейтенант пристально взглянула Дэвиду в глаза, а затем произнесла:
– Когда я пьяна, во мне просыпаются ромуланские инстинкты.
– О… понимаю, – молодой Маркус нахмурился. – Вообще-то звучит довольно интригующе.
– Бросьте, ничего интересного.
– И все-таки в чем это выражается? – не унимался Дэвид.
– Вы когда-нибудь сталкивались с ромуланцами?
– Кажется… нет.
– Значит, – сухо произнесла Саавик, – вы просто счастливчик.
На поминках Спока Кэрол Маркус чувствовала себя совершенно одинокой и покинутой. Она присела на самый краешек длинного дивана, положила руку на высокий подлокотник и с благодарностью подумала о кентуккском ликере, который протянул хоть какие-то ниточки между нею и остальными. Кэрол по-хорошему завидовала изрядно захмелевшим коллегам: они обладали чудесным свойством забываться даже в самом неутешном горе. «Я бы так никогда не смогла, даже если бы упала под стол», – призналась доктор сама себе.
Кэрол медленно обвела взглядом всех присутствующих. Может, мистеру Скотту и доктору Маккою кажется, что алкогольное опьянение – лучшая память о полковнике Споке и молодом племяннике мистера Скотта? Кэрол Маркус покачала головой. Не лучше ли было бы просто помолчать и помолиться за их души? А почему никто не обмолвился о других погибших?
Разве не достоин этого острый на язык, неунывающий Дэл Марч? Или Зинаида Читири-Рапайдж, чей беззаботный смех заражал всех вокруг? А Джед-да Аджин-Далл, тайно сохнувший по красавице Дельтан? Как хотела бы Кэрол сейчас услышать низкий бархатный голос Венса Мэдисона и коснуться его сильной руки… Никого. Никого из них Кэрол Маркус больше никогда не увидит. Ее коллеги, ее друзья ушли навсегда ради нее, ради всех живых.
Джеймс Кирк помог Маккою слезть со стола, а затем увел его подальше от любопытных глаз, боясь, что распоясавшийся доктор выкинет еще что-нибудь.
– Мне кажется, ты хватил лишнего, Боунз, – произнес Кирк.
– Я? – искренне удивился Маккой. – 3-запомни, ск-колько бы я ни пил, м-мне всегда н-не хватает.
Джеймс не обратил внимания на ребячество своего друга.
– Почему бы тебе не отправиться спать? Утром ты мне скажешь спасибо.
– Утром м-мне б-будет уж-жасно, д-дорогой Джим. И з-завтра, и п-послезавтра, и в-всегда.
– Всем нам будет тяжко, Боунз, – вздохнул Кирк, посматривая по сторонам в поисках Кристины Чэпел: он надеялся, что с ее помощью удастся упрямого доктора уложить спать.
Однако Чэпел нигде не было видно. Кирк вспомнил, что она не присутствовала и на поминках. Но он не мог осуждать помощницу Маккоя, так как сам пришел в кают-компанию лишь по настоянию доктора. Возможно, Крис и права.
– Пойдем, Боунз, – Кирк взял друга под руку. – Примешь пилюлю – и в постель.
– Ник-куда не п-пойду, – заявил Маккой и отстранился от Кирка. – П-пойдем туда.
Пьяным, нетвердым шагом доктор направился к креслу и упал в него, давая ясно понять, что собирается так просидеть до утра. Стащить упрямого Маккоя с кресла – значило бы устроить громкую сцену и вновь привлечь внимание. С другой стороны, доктор, кажется, не собирается больше разглагольствовать перед публикой. Решив, что эксцессов достаточно, – Кирк громко вздохнул и оставил своего друга в покое.
Только сейчас капитан заметил Кэрол, в гордом одиночестве коротавшую время, сидя на диване. Со времени встречи они говорили наедине пару раз, и каждый раз разговор уходил в какие-то научные дебри. Да и сам Кирк сторонился Кэрол, по возможности избегая тесных контактов с ней. О чем было говорить, когда прошло двадцать лет? Разве только о Дэвиде, повзрослевшем сыне, мысль о котором не давала Кирку спокойно спать все последнее время.
– Привет, Кэрол.
– А, это ты, Джим, – голос женщины был спокойным и твердым, словно она не приняла ни капли спиртного. – Я думала о лаборатории, об ушедших друзьях, особенно…
– Ты проделала там фантастическую работу. Ты и Дэвид.
– Не только мы, но и вся команда. Я никогда еще не работала в таком талантливом коллективе. Мы понимали друг друга с полуслова, и каждый прислушивался к идеям коллег. Я просто исправно выполняла свою работу, а вот Вене, например, был мотором команды; а взять…