Меня в целом не очень беспокоил тот факт, что я остался без места для ночлега. Бомбей стоял передо мной. Я вышел со станции и оказался посреди улицы. Рядом устроились три женщины в лохмотьях — они сидели в чем-то, сильно напоминавшем корзину. Они вытянули руки в сторону прохожих. Бесхозная собака, пробегавшая мимо, остановилась и обнюхала лужу, которая поблескивала прямо под корзиной. Таксисты неистово гудели, заглушая друг друга. Все было оклеено плакатами, рекламирующими дождевики, радиоприемники и чудодейственные эликсиры от выпадения волос. Тротуар казался заваленным окурками и обрывками газет, в которые еще совсем недавно заворачивали еду.
Повсюду сновали люди, плотными рядами они кружили вокруг станции. На груди одного мужчины красовался значок «Знаменитый ученый хиромант». На земле, раскинув руки, лежал человек с такими толстыми ногами, что они походили скорее на большие надувные мячи. Вдоль улиц располагались плотные ряды магазинов, причем по крайней мере десять лавок, стоящих друг за другом, торговали одними и теми же товарами. Первые прилавки заполняли метизы, потом канцтовары, за ними следовали магазины одежды и многие другие. Этот растрепанный внешний мир был совсем не похож на то, что я видел в аэропорту, где царили чиновники с аккуратными прическами, английский акцент и совиные маски официозной невозмутимости на лицах.
Я шел по улицам мимо театров, в которых билеты были раскуплены на три недели вперед, мимо лавок с йогуртовыми коктейлями, разлитыми по открытым сосудам, над которыми обильно кружили мухи. Я тут же вспомнил, что мухи вились и над человеком с раздутыми ногами, лежащим у станции. Всюду сновали люди с джутовыми мешками за спиной. Рикши улыбались беззубыми ртами, сквозь картонный фасад действительности просвечивало гниение.
Внезапно я увидел нечто такое, что заставило меня остановиться. Из глубины уличной суеты, словно из преисподней, в облаке пыли возникла рука, замотанная в черную ткань, и поманила меня к себе. Рука была такой иссохшей, что напоминала скорее спичку, чем человеческую конечность. Очевидно, эта рука, с раскрытой в просящем жесте ладонью, принадлежала женщине. Ее голодающий образ символизировал собой весь третий мир. Мне стало тошно и даже стыдно за то, что я принадлежал к другой, сытой культуре. Я решил, что она подзывает именно меня.
Я купил у уличного торговца дюжину чапати, развернул их и положил рядом с лежавшей посреди улицы женщиной. Ко мне тут же подбежала стайка мальчишек с босыми, черными как уголь ногами. Они были одеты в лохмотья и жалобно тянули ко мне свои руки, крича наперебой «Сахиб, сахиб!» Я ускорил шаг, но они не отставали.
Это было уже слишком. Быстро свернув в ближайший переулок, я побежал, но тут же натолкнулся на группу обнаженных наполовину молодых людей, неистово поднимавших тяжести. Они качали пресс и мускулатуру, стоя перед большим зеркалом. Право, Бомбей казался настоящим цирком, где в каждом закоулке можно было увидеть отдельное представление. Эти культуристы поинтересовались, не хочу ли я побороться с ними на руках, но я скользнул мимо. Кухонные плиты, которые топят навозом, чадили дымом. Из труб, расположенных вдоль стен, стекала моча, и ее запах смешивался с запахом костра. Повозки и авто проносились друг за другом, а водители хитро улыбались. Мне было интересно, сколько еще продержится этот город — столица почтовых махинаций и тысячи и одного ада.
Но каким-то невероятным образом этот город всегда прочно стоял на земле и был настоящим чудом Индии, непостижимым аристотелевской логике. В этих изуродованных хаосом землях все же ощущалось некое мифическое измерение, в котором все оставалось навеки неизменным.
Начинало темнеть, а я так и не нашел, где остановиться. Цены на номера в приличных отелях сильно подскочили из-за большого притока богатых арабских шейхов, а номера в дешевых отелях могли кого угодно повергнуть в дикий ужас. Я решил не думать обо всем этом и направился в небольшой ресторанчик недалеко от вокзала. Всего за шестьдесят три цента мне протянули гигантскую тарелку, наполненную приправленными карри овощами, чапати, рисом и пряными индийскими огурчиками. Над кассой висела крупная фотография Бхагавана Нитьянанды, великого авадхуты, святого, отказавшегося от материального мира и оставившего себе лишь легкую набедренную повязку. На стенах ресторана висело много фотографий с изображениями разных гуру. Есть ли где-то на земле еще места, где можно встретить столько изображений святых и гуру на стенах? Я трапезничал и думал о своих учителях.
На следующий день мне предстоит продолжить путешествие, и кто знает, может, я снова встречу их. Конечно, у меня уже не было тех ожиданий, которые однажды подвигли меня отправиться в глубь континента в поисках даршана, то есть встречи со святыми. Но я испытывал уважение к этим людям за то, что они жили в согласии со своей верой, и это наделяло их великой силой, которой они делились с каждым, кто искал что-то в этой жизни.