В поисках темного Логоса

Ненависть Гегеля к образованию и Просвещению настолько сильна, что он впадает в реальное визионерство и описывает нам уже не его время, а то, во что оно может вылиться, будучи доведенным до своих логических пределов. Тем самым он дает нам картину Постмодерна, который для нас является фактом.

«Содержание речей духа о себе самом и по поводу себя есть, таким образом, извращение всех понятий и реальностей, всеобщий обман самого себя и других; и бесстыдство, с каким высказывается этот обман, именно поэтому есть величайшая истина. Эти речи — сумасшествие музыканта, «который свалил в кучу и перемешал тридцать всевозможных арий, итальянских, французских, трагических, комических, — то вдруг низким басом спускался в самую преисподнюю, то потом, надрывая глотку и фальцетом раздирая выси небес, он был то яростен, то смиренен, то властен, то насмешлив». — Спокойному сознанию, которое честно перекладывает мелодию добра и истины на одинаковые тона, т. е. на одну ноту, эти речи представляются «бредом мудрости и безумия, смесью в такой же мере ловкости, как и низости, столь же правильных, как и ложных идей, такой же полной извращенности ощущения, столь же совершенной мерзости, как и безусловной откровенности и правды. Нельзя отказать себе в том, чтобы войти в эти тона и проследить снизу доверху всю шкалу чувств — от глубочайшего презрения и отвержения до высочайшего изумления и умиления; в них переплавится некоторая комическая черта, которая лишает их свойственной им природы»; в самой своей откровенности они найдут некоторую примиряющую, всемогущую в своей потрясающей глубине черту, которая сообщает дух себе самой»^[168].

«Der Inhalt der Rede des Geistes von und "uber sich selbst ist also die Verkehrung aller Begriffe und Realit"aten, der allgemeine Betrug seiner selbst und der andern, und die Schamlosigkeit, diesen Betrug zu sagen, ist eben darum die gr"osste Wahrheit. Diese Rede ist die Verr"ucktheit des Musikers, „der dreissig Arien, italienische, franz"osische, tragische, komische, von aller Art Charakter, h"aufte und vermischte; bald mit einem tiefen Basse stieg er bis in die H"olle, dann zog er die Kehle zusammen, und mit einem Fistelton zerriss er die H"ohe der L"ufte, wechselsweise rasend, bes"anftigt, gebieterisch und sp"ottisch.“ — Dem ruhigen Bewusstsein, das ehrlicherweise die Melodie des Guten und Wahren in die Gleichheit der T"one, d.h. in eine Note setzt, erscheint diese Rede als „eine Faselei von Weisheit und Tollheit, als ein Gemische von ebensoviel Geschick als Niedrigkeit, von ebenso richtigen als falschen Ideen, von einer so v"olligen Verkehrtheit der Empfindung, so vollkommener Sch"andlichkeit, als g"anzlicher Offenheit und Wahrheit. Es wird es nicht versagen k"onnen, in alle diese T"one einzugehen, und die ganze Skale der Gef"uhle von der tiefsten Verachtung und Verwerfung bis zur h"ochsten Bewunderung und R"uhrung auf und nieder zu laufen; in diese wird ein l"acherlicher Zug verschmolzen sein, der ihnen ihre Natur benimmt“; jene werden an ihrer Offenheit selbst einen vers"ohnenden, an ihrer ersch"utternden Tiefe den allgewaltigen Zug haben, der den Geist sich selbst gibt».

Гегель описывает «смешение языков», что, по сути, есть та игра цитат и контекстов, которая составляет сущность Постмодерна. И продолжая это описании, он приходит к самой главной черте Постмодерна, которую, на самом деле, в самом Модерне, с его серьезнстью, оптимизмом и пафосом прогресса было опознать не только не просто, но, пожалуй, невозможно.