Тихонько открыть, выглянуть, убеждаясь, что тихо не только на слух, но и по факту, и ни кто по темным углам залитого лунным светом коридора не прячется. Не таится за дверью, желая поймать воровку... И окончательно убедившись, что путь на волю чист — покинул кабинет.
Тут же забился в тень, так как дверь напротив банка скрипнула, открылась, выпуская на лунный свет какого-то седоволосого сгорбленного старца. Дедок, кряхтя, и с третей попытки, попав ключом по замку, задраил дверку, и также покрякивая, проследовал куда-то по коридору. К лестнице! Но не к той, по которой я сюда пришёл! Ведущий в морг и только. Иной, что ведет только вверх, пройдя в двух метрах от вжавшегося в стенку меня так и не заметив.
Я, решив не дергать судьбу за яйки, и пристроился ему в след. В морге внизу — явно какое-то нехорошее шевеление, и оттуда даже досюда доносятся какие-то странные крики и мат. Идти куда-то еще? Можно, но куда? Выбор богат, а дед походу еще подслеповат, и топать в его тени выдерживая дистанцию возможно не столь уж плохая идея.
В крайнем случае, буду использовать свой детский вид по полной и пищать что «заблудилсо». Главное, проявлять выдержку! И не бежать вперед паровоза — вперед деда! Что даже для полуживого меня, двигается ну просто невыносимо медленно!
Когда он наконец свернул в обитаемый коридор четвертого этажа я даже выдохнул. Ну нафиг мне такой таран! Непредсказуемый, делающий остановки то через ступень, то через пролет, медленный, пусть и слепой. Пойду своей дорогой!
Только вот вслед за ним тоже кто-то явно топает, делая это явно по бодрее столетнего старца. И я сделал шаг на ступень вверх... и тут ощутил нечто странно.
А именно — сердце! Моё милое маленькое сердечко! Оно где-то совсем рядом! Пищит своим тоненьким голосочком... Стрелою взмываю на этаж шестой! Бегом вдоль палат с людьми. Забыв обо всем! И о дыхании, что сбилось и ушло в ноль. И о шве на груди, нитки которого взяли и лопнули в двух местах. И о ногах, что дерево деревом, чисто на Силе живущее.
Проигнорировал санитарку, меня явно не ждавшею. И даже двух врачей, мне на пути попавшихся. Наслаждаясь тем, что путь они мне всех не преграждают, и дорога эта, прямая как стела, без поворотов и препятствий.
— Эй, девочка! — крикнул мне в след какой-то дядя, только выйдя из палаты.
Нашел! — мысленно воскликнул, не смог удержаться при торможении, плюхнувшись носом в бетон, задирая халатик, обнажая попу.
«Треньк» — тренькнула ниточка на груди, лопнув еще в одном месте, а оставшиеся, стали змейкой вытягиваться из кожи, прошитой в единый слой вместе с мясом.
Привстал, тряся башкой, что зашумела как сине море в шторм, лишив меня и слуха тоже, огляделся сенсорикой — туда! Соскочил, чуть вновь не упав, навалился на ручку двери всем телом, открывая, и ощутил суровую мужскую ладонь на своем плече, оттаскивающею прочь от открывшегося прохода.
— ...ты это чего тут разбегалась? — вернулся мне слух, но явно не на первом слове, а врач, меня догнавший и окрикивавший, оттянул прочь от прохода, закрывая дверь — И откуда вообще взялась?
— Мы... — только и смог выдавить из себя я, сжимая грудь, выдавливая из неё остатки воздуха и глядя на дверь, за которой спряталось моё сердечко — Пы... — кое-как втянул воздух обратно, но ничего толкового из этого не вышло.
— А ну пойдем! Выясним, из какой ты палаты.
Я со злостью оглянулся на человека, меня удерживающего. Я могу вырваться, только лишив его сознания! Могу сбежать, но тут, в коридоре, есть еще люди! Куча людей, если подумать! В том числе и могучих санитаров и санитарок... они меня завалят мясом и своими телами! Скрутят, свертят и лишат если не сознания, то возможности двигаться точно!
Нужен иной план! Жалостливый!
— Мы! Пы! Мы! — продолжил брыкаться я, сопротивляясь врачу, что меня уже потащил в сторону, прочь от дери — Па...
Пустил слезу, скорчил жалобную моську, ну и ручками тянусь, как только могу. Я маленькая, бедная, беззащитная девочка! Побитая, раненная, онемевшая и немая! А меня, не пускают, спасите! Пожалуйста, доктор!.. сработало! Мужчина вздохнул, и произнес:
— Ну что с тобой поделать! — помотал он головой, разжимая кисть левой руки, моё плече удерживающей.
Я, не заставил никого долго ждать! И практически на четвереньках ворвался в палату.
Что они с тобой сделали! — пропела мысль визгом девичьим, когда я ощутил... что происходит с органом своим.
Пьяное, в бреду, бьющегося еле-еле, через раз и «чихая» клапанами, и дёргаясь камерами не всегда в такт. На гране жизни! Для органа, что в чужом теле.
«Пип... пип... пип...» — словно в такт моим мыслям, зацензуровая мат, монотонно выдавало оборудование рядом.
— Ты его знаешь? — зашел доктор следом, и встал рядом, прибывая в легком смятении, борясь с желанием схватить меня в охапку и утащить, и подождать — Твой... отец?
— Да, очень хорошо знаю. — отозвался я беззвучно, протягивая руку, желая дотронутся.
И тут же себя одергивая — дотронутся до чего?
«Пип... пип... пип...»