В поисках утраченных предков

Имеют вписываться все вновь рожденные сыновья с показанием их имен.

Когда будет от Дворянина объявлена копия с Герба, внесенного в Гербовник, то означать именно в какое отделение Герб сего рода внесен.

Ежели Герольдиею доказательства о благородстве будут признаны недостаточными, то показывают, когда именно сие последовало.

Фамилия Бузни в книге писалась по-разному: и Бузня, и Бузне, встретилось даже русифицированное Бузневы. Но это была, безусловно, одна компашка.

И скорее всего, компашка, не имеющая к моему деду прямого отношения.

Значит, не врал батя насчет крестьянского происхождения своего тестя. А фамилию мой лобастый дед-крестьянин-самоучка мог получить от помещика. Как у нас в России — Баринов, Помещиков…

Мою досаду скрашивало наблюдение: всех Бузни, принимаемых во дворянство, записывали в какую-то шестую часть дворянской Родословной книги. Не высокого дворянского полета были, видать, птицы. К тому же, «герба не имеют». Ну, и Бог с ними!..

Женщина, сидевшая рядом, выключила ноутбук и сочувственным шепотом спросила:

— Кого ищете? — Она собиралась уходить.

Я пожал плечами: действительно, кого я теперь ищу?

— Дедов, прадедов, — так же шепотом ответил я.

— Какие фамилии? — Она вдруг стала смотреть на меня с интересом, словно мы с ней были когда-то знакомы, и теперь она изучает, сильно ли я изменился и скоро ли признаю ее.

— Бузни, Каралис… — растягивая слова, прошептал я.

— Нет, не попадались. — Она шарила глазами по моему лбу, словно там что-то было написано. — Вы здесь первый раз?

Я кивнул.

— Найдете! — подбодрила женщина, складывая лупу и закрывая крышку ноутбука. — Фамилии хорошие, редкие! С ними будет легко работать. Дворяне? — Она вновь взглянула на меня, словно пытаясь по моей физиономии определить, не являюсь ли я потомком дворянина.

— Тайна, покрытая мраком.

— И отсутствием информации, — добавила женщина, придвигаясь ко мне, чтобы лучше слышать. — И предки мало чего оставили. Так?

— Так, — кивнул я. — А вы что ищите? Меня, кстати, зовут Дмитрий Николаевич.

— Людмила Прокопьевна, — представилась женщина; ей было к сорока; светлые вьющиеся волосы, перстень с черным камушком, светская улыбка с загадкой, словно мы намеревались пофлиртовать. — Можно Людмила. У меня двенадцать фамилий в разработке… И дворяне, и мещане… Второй год работаю, хочу сыну родословную оставить…

— Сын помогает? — Я тоже стал собираться, надеясь прицепиться к Людмиле и поболтать с опытным исследователем.

Грузный мужчина, сидевший впереди нас, обернулся и выразительно блеснул очками. Люда кивнула, давая обещание соблюдать тишину в храме старых документов.

— Ему сейчас все родословные до лампочки! — отчетливо артикулируя слова, прошептала она тише прежнего. — Пятнадцать лет. Плеер, ролики, девочки…

Сдав дела, мы вышли на площадку второго этажа.

— А у вас какие фамилии?

— Сташкевичи, Наклонские, Шереметевы… — Она назвала целую обойму.

— Ничего не нашел, — пожаловался я.

— А какую губернию смотрели?

— Бессарабскую. Что поразительно: не нашел в этой книженции даже тех, кто точно был дворянином.

— Это бывает. Некоторые годы могут просто отсутствовать. Вам надо сходить в каталог, там поспрашивать.

— А где это?

— Главный вход Сената. Только попросите в читальном зале направление. Без него не пустят…

— У Серафимы Игоревны?

— Да-да, у нее. Если, конечно, повезет.

Мы стояли у перил ротонды. Сверху, через стекла близкого фонаря, едва сочился бледный свет зимнего дня. Парадная лестница малиновым ковром летела вниз.

— Скажите, — Людмила с загадочной оценивающей улыбкой посмотрела на меня: — в вас есть польская кровь?..

— Литовская — может быть… Впрочем, фамилия Поплавские упоминалась в нашей семье… Возможно, и польская есть. А что?

— Ваше лицо напоминает мне один польский портрет, — взглянула на меня Людмила.

— А что за портрет? — Тихо спросил я.

— Тысяча семьсот пятидесятого года.

Я рассмеялся:

— Не нашел дедов по одной линии, так найду по другой! Вы часто здесь бываете?

— Когда есть свободное время. Я живу неподалеку — в доме за Манежем.

— И кто изображен на портрете?

— Шляхтич в латах. Неизвестный ротмистр. Копия — вы! И усы такие же! — она засмеялась, прощально взмахнула рукой и легко сбежала по широкой лесенке.

Возле крутых ступеней пещерного гардероба она оглянулась, словно знала, что я смотрю ей вслед, и взмахнула рукой.

С ума сойти! Теперь я еще и польский шляхтич! Причем в латах. Никогда не носил на себе железа, даже каски. Пилотку подводника — бывало.

Шляхтич в латах меня, надо сказать, заинтересовал.

Это тепло.

Литва, Польша, Белоруссия — извечно сообщающиеся сосуды. И нынешняя маленькая Литва на берегу Балтийского моря — это не та просторная Литва, которая называлась Великим княжеством Литовским, Русским и Жмойтским. И государственным языком в этой державе считался русский — именно на нем в XVI веке был написан «Литовский статут».

Что за портрет? Природа не повторяется, но очень похожие люди встречаются. Какой-нибудь устойчивый генотип?

Я вернулся в читальный зал.