В поисках утраченных предков

Академик был плодовит на идеи и ссыпал их по утрам в телефонную трубку, как крупу в воронку. Провода доносили их до нашей дачи на окраине леса, и дядя Жора добросовестно записывал светлые мысли своего гениального друга. «Грандиозно! Сейчас же поеду и надаю пинков Абалтусову! Что еще? Неудобно говорить? Зашифруй! Понял! Литр водки и две бараньи ножки? Хорошо. Если только мясник Вася не в запое. А кто еще будет на совещании? Всё! К пятнадцати буду как штык! Заодно захвачу последние расчеты по «Сигме». И надо утвердить график дежурства в добровольной народной дружине».

Сев в свою «Волгу» с оленем на капоте (у дяди Жоры было спецразрешение от главного гаишника Ленинграда на запрещенного травмоопасного оленя), он ехал в КБ и давал живительных пинков сотрудникам, которые в летнее время селились с семьями по окрестным дачам и чувствовали себя расслабленно.

Несколько раз мы с отцом тоже ездили в Комарово, где взрослые выпивали под грибную солянку, играли в шахматы с часами и, вырывая друг у друга карандаш, ссорились из-за расчетов какой-то лямбды. Заходили в гости другие академики и разные профессора, приводили детей и внуков, чтобы показать им братьев-близнецов. Меня звали играть в бильярд или слушать попсовые записи, и с одной девчонкой я ходил гулять к заливу, и она даже брала меня под руку. Правда, всего один раз — чтобы вытряхнуть песок из туфельки.

— Нет, я с ума сойду! — нервно сказала тетя Зина и поставила перед Чарли свою тарелку с чудо-творогом. — Кушай, Чарлик, кушай. А нельзя куда-нибудь позвонить и узнать, работают ли там телефоны?

— Куда сейчас позвонишь? — пожал плечами папа. — Впрочем… — Он поднял вверх палец и пошел к телефону на кухне.

— А он точно в Комарово поехал? — с нажимом на слово «точно» спросила тетя Зина. — Ты ничего не путаешь?

— Вроде точно, — кивнул я. — Я собирался обедать, а он зашел и сказал, что едет в Комарово. Еще огурец у меня взял, посолил и съел…

— Господи, — вздохнула тетя Зина, — он хоть поел перед отъездом, не знаешь?

— Кажется, нет. Точно не знаю.

— Огурец взял у мальчика! Надо же! — горестно сказала тетя Зина, словно дядя Жора взял у меня не огурец, а цианистый калий. Или этот огурец, что дядька подхватил из миски с огурцами, был последним куском хлеба в нашем доме. Еще меня задевало, что она продолжает называть меня мальчиком, будто я и не получаю в этом году паспорт. — Как будто своих огурцов нету! Вчера, как дура, целую сетку притащила…

— Ну что, Сережа? — крикнула мама, деликатно отодвинув свою тарелку с творогом. — Есть результаты?

— Ни черта нет, — появился на веранде папа и почесал лоб. — Бюро ремонта уже не работает, а на АТС таких справок не дают.

— Ужас, ужас, просто ужас! — тетя Зина глянула на темную улицу сквозь тюлевые занавески. — Я не нахожу себе места! — сказала она, не вставая со стула и собираясь расплакаться. — Надо что-то срочно придумывать! А где Катерина? Наверху? Кирилл, позови ее…

И то, как тетя Зина сказала «ужас, ужас, просто ужас!», и как она поджала губы и заморгала крашеными ресницами, и ее вопрос о Катьке, словно она спрашивала, где их с дядей Жорой дочь, чтобы сообщить ей нечто ужасное об отце, подействовали на меня угнетающе. Я стал воображать самое худшее. Может, их там убило током, например. Или, дядя Жора повез Сергея Сергеевича в коляске на залив, а какой-нибудь «МАЗ» или «Татра» сбили их на Приморском шоссе. Или коляска с Сергеем Сергеевичем выскользнула у дяди Жоры из рук и покатилась, набирая скорость, под горку, к заливу, к шоссе…

Сверху спустилась Катька, и женщины разом заговорили, что надо немедленно заводить машину и ехать всем вместе в Комарово, спасать, пока не поздно, дядю Жору и Сергея Сергеевича, потому что нет никаких сомнений, что обязательный дядя Жора, будь все в порядке, позвонил бы и сказал, что задерживается.

— Да успокойтесь вы! — громовым голосом сказал папа.

Женщины разом замолчали.

Катька стала набирать комаровский номер, тетя Зина вышла на улицу и стала смотреть в конец Кривоносовской, мама под шумок тоже отдала лечебный творог Чарли, а папа взял ключи и пошел к гаражу выводить наш «жигуленок».

Папа сказал, что поедем только мы с ним вдвоем. И точка. Поедем после двенадцати, дождавшись последней электрички. Сказано было так, что у меня мороз пробежал по коже, — я решил, что дела действительно плохи, если папа не берет слабонервных женщин, а тетя Зина ни к селу ни к городу вдруг вспомнила, что дядя Жора уже месяц как отпустил дурацкую бороду и ходит с ней, воображая себя академиком Курчатовым.

— Прекрати! — осуждающе сказала мама. — При чем здесь борода!

— При том! — упрямо повторила тетя Зина и опять заморгала глазами.