В поисках Великого хана

За несколько мгновений Фернандо с той ослепительной ясностью, которую мы познаем только в минуты отчаяния, мысленно пережил всю свою прежнюю жизнь. Оба они родились в Андухаре; ему теперь было семнадцать лет, Лусеро пятнадцать. Его отец Перо Куэвас, оруженосец сеньора из свиты короля дона Фернандо, с первой кампании участвовал в войне с гранадскими маврами, пока при штурме одного города не был пронзен двумя мусульманскими стрелами и сброшен мертвым с последних ступенек осадной лестницы.

По-настоящему юноша знал только мать, так как в эти годы непрерывных войн оруженосец лишь изредка появлялся у своего домашнего очага.

Рано потерявший отца, обладавший крепким здоровьем и искавший опасностей и приключений, мальчик рос, как ему хотелось, и с десяти лет уже забросил «занятия» в убогой школе, где научился с грехом пополам читать и писать да еще, кроме этой премудрости, постиг начатки закона божьего, которые ему наконец вдолбили в голову после долгой зубрежки вслух.

Больше всего он любил убегать со сверстниками за город в длинных чулках и курточке и «гонять мяч», то есть неутомимо и ловко перебрасываться твердым кожаным шаром. Иногда же они упражнялись в стрельбе из лука и метании копья или дрались на длинных деревянных шпагах, играя в войну мавров и христиан, и эти воинственные забавы начинались с шуток, а кончались кровопролитием и разбитыми головами.

Помимо этих развлечений, были у него и другие, более спокойные и полезные для души. Он жил вместе с матерью в домишке, принадлежавшем знатному сеньору, которому служил покойный оруженосец. Бесплатное жилье, милостыня, которую время от времени подавал вдове этот вельможа, и пенсия в несколько сот мараведи,[1] Альтисты и музыканты, игравшие на других инструментах, принялись аккомпанировать хору, и всем показалось, будто небо над их головами разверзлось и голоса херувимов и господних святых приветствуют это знаменательное событие, чреватое бесчисленными последствиями как для Испании, так и для всего мира.

Те же самые государи, которые не раз снисходительно улыбались, слушая мореплавателя-фантаста, мечтавшего об отвоевании у неверных храма господня в Иерусалиме с помощью того золота, которое он собирался добыть во владениях Великого Хана, теперь стали рассматривать этот план восторженного мечтателя как вполне реальный.

Этот день закрепил за Колоном дарованные ему испанскими государями титулы адмирала и вице-короля всех земель, какие только он откроет в Азии. Много дней сряду являлся он во дворец, чтобы с глазу на глаз излагать королевской чете отдельные эпизоды своего путешествия, и проекты нового плавания.

Доверие к тому, кто некогда был «человеком в рваном плаще», настолько упрочилось, что стало подобием религиозного догмата, и никто уже не решался вступать с ним в споры, что бы он ни сказал.

И псе же в первые недели его пребывания в Барселоне среди наиболее просвещенных придворных были, видимо, отдельные лица, сомневавшиеся и в нем и в значении сделанных им открытий.

Знаменитый итальянский гуманист Пьетро Мартир из Ангьеры, весьма ценимый Саламанкским университетом духовник королевы, сообщая ближайшим друзьям при папском дворе различные испанские новости, упомянул между прочим и о Колоне. В мае 1493 года, то есть после приема, оказанного Колону королевской четой, Мартир говорит о нем в следующих выражениях: «…возвратился из плавания к западным антиподам некий Кристобаль Колон, лигуриец…»; сверх этого, он посвятил его путешествию еще три строки, вслед за чем перешел к другим темам, как если бы это событие было, на его взгляд, чем-то весьма незначительным.

Лишь по истечении четырех месяцев Пьетро Мартир стал воздавать должное сделанным Колоном открытиям, и его новое отношение к ним свидетельствует, очевидно, о переломе, который произошел в сознании просвещенных люден того времени.

Возможно, что доверие к адмиралу окрепло не само по себе и не в придворных кругах, но под влиянием сообщений с юга, из Севильи и из морских гаваней Андалусии, где оставались Пинсоны и некоторые другие штурманы, участники этого заокеанского плавания. Точные, трезвые и содержательные рассказы этих опытных моряков убедили, надо полагать, даже тех, в ком Колон своими речами, полными фантастических преувеличений, неизменно вызывал недоверие и сомнение.

Пьетро Мартир сблизился с адмиралом и не раз его расспрашивал о заморских краях, но при этом, подобно другим образованным людям эпохи, допуская, что Колон и в самом деле открыл новые острова, он сомневался однако, находились ли они, как настаивал дон Кристобаль, действительно по соседству с Гангом и провинциями материковой земли, подвластными Великому Хану, ибо Пьетро Мартир думал, что земной шар значительно больше, чем предполагал зтот прославленный мореплаватель.

Адмирал моря Океана торопил испанских монархов разрешить ему вторично пуститься в путь.

Его радовали великие почести, оказанные ему в Барселоне.