В поисках Великого хана

Мартин Алонсо считал каравеллу за ее быстроходность и легкость управления парусами наиболее подходящим судном для исследовательских экспедиций. Опасность же, которая крылась в этой чрезмерной подвижности, лишавшей судно устойчивости, не имела особого значения для такого опытного моряка, как он. Он полагал, что если понадобится еще одно судно, надо будет взять третью каравеллу.

Что касается Колона, то он из тщеславия хотел найти корабль побольше. Как верховный капитан всего флота он хотел командовать самым крупным кораблем из всех, и потому его выбор пал на «Маригаланте», единственный корабль в порту водоизмещением более ста бочек.[76]

С Хуаном де ла Коса было легко столковаться. Едва искатели новых стран заговорили с ним об Антилии и Сипанго, он сразу же согласился принять участие в экспедиции. Он предоставил им судно, но не поручился за свой экипаж, состоявший из людей беспокойных и всегда недовольных; которых ему удавалось держать в руках только в прибрежном плавании. Вместе с судном он передавал в распоряжение исследователей и себя лично. Будучи его владельцем и капитаном, он был, тем не менее, готов отправиться в это интересное путешествие в качестве простого шкипера. Что же касается платы за судно, он подождет, пока королевская чета вручит ему деньги по возвращении из плавания. Такая отсрочка не имела для него большого значения, потому что этот моряк-северянин, подобно андалусцу Пинсону, уже видел перед собой города Сипанго с домами, крытыми золотом.

Большинство басков, входивших в состав экипажа, записалось в это плавание. Они не захотели расстаться со своим капитаном, так как добровольное превращение Хуана де ла Коса в простого маэстре явилось для них бесспорным доказательством выгодности этого похода. К тому же, они уже привыкли к палубе «Маригаланте», по прозвищу «Галисийка».

Все это Пинсон проделал за короткий срок; но когда все казалось уже готовым к немедленному отплытию, возникло еще одно препятствие, более страшное для Колона, чем недавнее сопротивление и издевательство матросов.

Кончились деньги. Миллиона и ста сорока тысяч мараведи, предоставленных Сантанхелем от имени короля и королевы, не хватило на расходы. Они ушли на выплату авансов экипажу, на покупку снаряжения и ремонт кораблей. Многое еще предстояло оплатить, а они не приобрели даже всех запасов продовольствия, которых должно было хватить на целый год.

Необходимо было достать еще полмиллиона. Без этих пятисот тысяч мараведи кредиторы не выпустят их из порта. Даже настоятель Рабиды считал бесполезным обращаться еще раз за помощью к королеве. Предприятие Колона было уже наполовину вытеснено из ее памяти другими, более насущными делами. Они потеряют несколько месяцев, снова добиваясь аудиенции у их высочеств и опять пытаясь заинтересовать и увлечь друзей, оставшихся при дворе.

Но эта неприятность не надолго встревожила Мартина Алонсо. Вскоре к нему вернулось его обычное хорошее юение, Подроем, и уверенность. Он взял на себя поиски втих пятисот тысяч, которых недоставало для похода к златоверхим городам Сипанго. И спустя несколько дней он принес деньги.

Все говорили, что эти деньги принадлежат ему самому и его цаиболее состоятельным родственникам.

Пинсоны, остававшиеся на суше, заговорили с Мартином Алонсо о его соглашении с иностранцем, полагая, что условия его, несомненно, закреплены на бумаге.

– У меня есть его слово, и этого с меня довольно, – сказал им андалусский капитан. – Для моряков, которые по-братски идут в этот поход, глядя в лицо смерти, большего не нужно. В море слово человека весит больше, чем на земле. Бумаги хороши для крестьян и низкого люда.

Когда недостающие полмиллиона были получены, не оставалось больше никаких препятствий к окончательной подготовке флотилии.

Экипаж всех судов был налицо.

Мартин Алонсо со свойственным ему шутливым добродушием велел писцу занести в список двух иностранцев, англичанина и ирландца, бродяжничавших в портах Палоса и Уэльвы. Возможно, что их высадили там на берег за неповиновение, или же они сами сбежали с корабля, где с ними жестоко обращались. Они служили на разных судах и сошлись в этой чужой стране, но попеременно то дружили, то дрались.

Золотистое вино Андалусии удерживало их на этих берегах. В портовых тавернах всегда находились андалусские моряки, которые рады были напоить их и посмеяться их почти непонятной болтовне, только изредка разбирая кое-какие исковерканные испанские слова.

Англичанин и ирландец оставались друзьями, пока терпели голод и жажду. Общая бедность роднила их. Стоило им выпить, они становились врагами и начинали дубасить друг друга на потеху угощавшим их матросам. Имя англичанина на испанский лад звучало как Тальярте де Лахес, ирландца – Гильермо Ирес де Гальвей.