В поисках Великого хана

Туземцы провожали их, сколько могли, в своих чел-: ноках. Переднему кораблю, после того как были выбраны якоря, приходилось прокладывать себе путь среди множества кишевших в воде пловцов. Но адмирал торопился продолжить обследование вновь открытых земель. Ему не терпелось прибыть поскорее в те богатые золотом области, которые, по его мнению, были уже совсем близко.

Местные жители твердили ему о какой-то стране, называющейся Сибао; здесь, рассказывали они, столько золотых россыпей, что знамена тамошнего кацика выкованы из чистого золота.

Сибао! Конечно же, это Сипанго; настоящий долгожданный Сипанго, который на этот раз и в самом деле предстанет пред ним! Взволнованный близостью тех несметных сокровищ, ради которых он пустился в столь дальний путь, Колон стал прибегать к выражениям из словаря мистической экзальтации.

— Господь наш всесильный, — говорил он, — в руках коего все сущее в мире, да утешит меня и да окажет мне помощь! И да дарует он мне свою милость, дабы я смог отыскать те залежи золота, о которых я столько со всех сторон слышу!

Он смотрел на золото теми же глазами, что древние: оно было для него сыном солнца, зачатым в недрах земли, плодом хтонической магии,[91] носителем неотвратимых сил и влияний.

В ту эпоху к золоту относились с еще большим благоговением, чем теперь. Наличность его на земле значительно возросла уже в новейшее время, после открытия богатейших месторождений в Калифорнии, Трансваале, Австралии и на. Аляске. Древность знала его в ничтожном количестве, да и в средние века его было в общем немногим больше.

Колон — последний прославленный деятель средних веков, родной брат астрологов и алхимиков. Через новые моря и новые земли пронес он в себе такое же неукротимое воображение и такой же поэтический жар, какими были наделены поколения неутомимых искателей, сжигавших себя и старившихся во цвете лет возле горнов, где кипели реторты с таинственными составами, из которых они надеялись выделить полученное химическим путем золото. Эти мечтатели обожали его, ибо оно было символом величайшей победы, ибо в нем была потенциально заключена безграничная власть, господство над всем родом людским, притом такое, какого никогда еще не удавалось достигнуть ни одному величайшему завоевателю на протяжении всей истории.

Человеку, который смог бы сделаться царем золота, сколь бы низкого рода он ни был, предназначено было стать в конце концов повелителем всей земли.

Сотканный из противоречий, Колон, ощущавший в себе два разных мира — тот, что впоследствии был назван средневековьем, и другой, в эти годы переживавший свое младенчество; человек, сочетавший в себе мечтательность и энергию, как те монахи-отшельники, которые, увлекая людей пламенным словом, становились во главе крестовых походов с огромным числом участников, и, вместе с тем, купец, жадный до легкой наживы, какими были купцы Возрождения, проникался мистическим чувством, становился одержимым фанатиком при одной только мысли о том, что где-то совсем близко таятся сокровища столь гке великие, как, может быть, лишь сокровища царя Соломона.

Колона повергало в священный трепет сознание близости еще скрывающегося от его взоров желтого бога, владыки мира, сына солнца и земли.

Глава IV

О том, что случилось рождественской ночью 1492 года, и об ужасных последствиях этого.

Флагманский корабль и каравелла, нигде не задерживаясь, продолжали плыть, к великому удовольствию Фернандо Куэваса, которого день ото дня все больше и больше захватывала эта полная непрерывных открытий бродячая жизнь; то они останавливались в настолько обширных бухтах, что адмирал называл их морями, то бросали якорь вдали от берега, опасаясь подводных камней.

Не меньше нравилось ему также каждую неделю видеть все новые толпы нагих людей, предлагавших огромные кипы хлопка, или попугаев, или вынутые из ноздрей и ушей тонкие золотые пластинки в обмен на всякие пустячки, которые им давали небесные существа, пожаловавшие сюда вместе со своими плавучими рощами. Его юношескую любознательность привлекали к себе и тайны на редкость прозрачного моря, населенного золотыми и разноцветными искрами, вспыхивавшими пред ним, когда он вместе с матросами своего кубрика занимался рыбною ловлей.

Единственное, что огорчало Фернандо в этом плавании с его поразительными, бесконечно сменяющимися видами побережья, это то, что счастливый день, проведенный им во время пребывания эскадры в той бухте на Кубе, где три судна подвергались ремонту, больше не повторялся. Ни на одной из стоянок адмиральскою корабля близ этого нового острова Эспаньола он не мог высадиться на сушу вместе с Лусеро. Паж адмирала почти всегда оставался на борту корабля, а в тех редких случаях, когда он все же спускался в лодку, он сопровождал своего господина в его коротких экскурсиях вверх по рекам. Что до Фернандо, то и он всегда съезжал на берег вместе с Хилем Пересом и другими матросами, чтобы заняться меной с туземцами или собиранием тех или иных сведений.