В поисках великого может быть

Для Гамлета это, наверное, был счастливый исход. Он не желал взять в руки корону, не хотел принять на себя эту ношу – стать королём Дании. Он чувствовал, что не в силах изменить мир. Наверное, он ещё раз убедился в этом здесь, в этом последнем поединке. Ведь даже после всего, что случилось, когда уже умерла королева, отравленная Клавдием, когда раскрыл свои козни Лаэрт и Гамлет сразил Клавдия, как реагируют на это придворные? В тексте есть такая примечательная ремарка: сказано «все», не кто-то, а именно «все» кричат «предательство!» Может Гамлет ими править? Нет. И поэтому не случайно он отдаёт свой голос Фортинбрасу. В Дании нет никого, кому бы он мог доверить трон. Это, конечно, ужасно для Гамлета – знать, что на датский престол взойдет чужеземец, но ведь вокруг – никого!

Бог избавил Гамлета от того, чего он более всего боялся, так настойчиво стремился избежать – ему не пришлось стать королём Дании. Он остался датским принцем и как принц выполнил свой долг. Он сумел достойно не быть…

Теперь хочу вернуться к трактовкам «Гамлета», предложенным Тургеневым и Гёте. Почему они неточные, мы уже говорили. А сейчас хотелось бы ответить на другой вопрос: почему они великие? В них всё-таки уловлены какие-то важные черты этой шекспировской трагедии. Гете был прав, утверждая, что Гамлет не в силах справиться с той задачей, которая ему выпала. Это и есть основа трагедии Гамлета – ощущение, что задача непосильна. Только он неточно её сформулировал, конечно, не сам автор, а его герой, Вильгельм Мейстер. В романе Гёте эта задача предстает как необходимость отомстить за смерть отца: убить Клавдия. Но это как раз вполне по плечу Гамлету. Невыполнимо для него другое – связать распавшиеся времена. Перед этой задачей Гамлет чувствует себя бессильным, и в этом – источник его трагедии.

И по-своему был прав Тургенев. Трагедия Гамлета – это во многом трагедия рефлексирующей мысли. Но только не в том смысле, как понимал это Тургенев, считавший, что Гамлет непрерывно размышляет, такова особенность его натуры – бесконечная рефлексия, которая нередко была присуща и героям самого Тургенева. Это не совсем так. Гамлет во второй половине трагедии действует необыкновенно, даже чрезмерно активно и никакой рефлексии не проявляет, это не черта его натуры. Однако в одном Тургенев всё же был прав: трагедия Гамлета в том, что он не может связать мысль с действием. Когда он действует – не раздумывает, а размышляя, не действует. Он или размышляет, или действует, а соединить и то и другое, чтобы действие выражало его мысли, у него не получается. Мысль и действие у Гамлета, действительно, не совпадают.

По сравнению с хрониками, в трагедии «Гамлет» резко изменилось отношение Шекспира к логике исторического развития. Как бы ни старались люди сохранять из века в век какие-то основополагающие, важнейшие ценности, ход времени к ним всё равно оказывается враждебен. Человек, личность бессильны это изменить. Этот мотив звучал уже в исторических хрониках и в трагедии «Юлий Цезарь». Но в «Гамлете» сам герой это осознаёт. Прежние шекспировские герои тоже были бессильны, но не осознавали, что им не дано изменить время, а Гамлет это понимает.

Но всё же, хотя личности и не дано изменить ход времени, ей дано другое, и это не так уж и мало. Ей дано осмыслить время, понять его суть. Сила Гамлета как раз в том и заключается, что он сумел осмыслить своё время.

Хотелось бы завершить разговор о шекспировской трагедии известным стихотворением Давида Самойлова «Оправдание Гамлета»:

Врут про Гамлета,

Что он нерешителен.

Он решителен, груб и умен.

Но когда клинок занесен,

Гамлет медлит быть разрушителем

И глядит в перископ времен.

<…>

Гамлет медлит,

Глаза прищурив

И нацеливая клинок,

Гамлет медлит.

И этот миг

Удивителен и велик.

Миг молчания, страсти и опыта,

Водопада застывшего миг.

Миг всего, что отринуто, проклято.

И всего, что познал и постиг.

Ах, он знает, что там, за портьерой,

Ты, Полоний, плоский хитрец.

Гамлет медлит застывшей пантерой,

Ибо знает законы сердец,

Ибо знает причины и следствия,

Видит даль за ударом клинка,

Смерть Офелии, слабую месть её,—

Всё, что будет потом,

На века. (227)

Гамлет медлит, и этот миг и есть – великий миг Гамлета. В это мгновение он постигает мир, в котором живёт. Но изменить этот мир ему не дано…