В поисках веселого Ганса

– Лежать всем! Не поднимать головы! – командует Исаак. Он еще с семьей. А папа как проводил всех в вагон, так со скрипкой и винтовкой-трехлинейкой пошел в ополчение, оборонять Харьков. Их, ополченцев, было много: почти все сорокалетние мужчины из оркестра оперного театра, где отец работал концертмейстером.

С этого дня в самом начале эвакуации Исаак заменил братьям отца.

На одном из перегонов по Казахстану, где-то под станцией Арысь, в панике обнаружили, что Исаак, побежавший с чайником за кипятком, отстал от состава. Многонаселенная «теплушка» наперебой успокаивала маму:

– Не волнуйтесь. Он догонит – наверняка вскочил в другой вагон. Успел.

– Да, да, – подтверждал молодой перебинтованный фронтовик. – Я видел: ваш муж запрыгнул в последний вагон!

– Муж? – горестно, но с некоторой радостью в голосе усмехнулась мама. – Неужели я так молодо выгляжу?

– Конечно, это был ваш муж, – закивали рядом. – А кто же еще? Он так заботлив, так внимателен.

– Наш папа на фронте. А это – мой старший сын…

Так мы еще раз почувствовали в старшем брате опору и защиту.

В нашей семье очень любили Леонида Утесова. Папа его знавал, несколько раз встречался с ним и рассказывал маме какие-то интересные и веселые истории, связанные с оркестром Утесова и самим популярным артистом.

И любовь к Леониду Осиповичу перешла к Альке по наследству. Впрочем, Утесов благодаря радио и кинофильмам в каждом доме стал своим. Первая встреча с Утесовым и его оркестром врезалась Альке в память на всю жизнь.

Эвакуация. Казахстан. Большой зал в Павлодарской школе, где Алька учился уже во втором классе, заполнен детьми, учителями, мамами, бабушками, первыми ранеными с фронта. А со сцены льются веселые песни: «Тюх, тюх, тюх, тюх, разгорелся наш утюг», «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо»! И музыканты двигаются, пританцовывают, шутят, смеются вместе с залом. Словно и нет войны, словно еще довоенное время, и старшие братья и отцы не сражаются с врагами на фронте… Так думает Алька в будто наэлектризованном зале. И ему кажется, что свершилось чудо: те, кого он всегда слышал только по радио, «заоблачные», недосягаемые – вот они, рядом. Они будто пришли сюда, в эту школу, с вокзалов, госпиталей, эвакопунктов, проделали вместе со своими зрителями, людьми, изгнанными гитлеровцами из родных мест, такой мучительный, такой трудный путь, чтобы здесь напомнить о мирном веселом времени. О том, что война – это временно, а смех и радость – постоянны. Надо верить в победу и терпеть тяготы с улыбкой. И, как утесовский «Одессит Мишка», не терять бодрость духа никогда. Алька любил эту песню, потому что его папу в семье тоже звали Миша.

Накал концерта растет. И зал теплеет. Не очень-то Алька тогда понимал, почему у некоторых в зале на глазах слёзы…

Уже после войны, живя в подмосковном бараке, они с Санькой бегали к соседке «на патефон»: так же, как сегодня к мальчишкам из семей побогаче собираются друзья на «видик» или компьютерные игры. И любимый голос приходил к ним из волшебной мембраны. Звучал «Барон фон дер Пшик…», и все смеялись. «Последний моряк Севастополь покинул…» – и вокруг грохотали орудия, и стоны раненых заглушали морские волны…

Треугольники с фронта приходили редко. Но редкое письмо становилось праздником. Старший брат, конечно, не писал, что был еще не раз ранен, что тонул при форсировании Днепра, что выходил из окружения у Курской дуги, что какой-то фашист-мадьяр в городе Секешфехервар во время взятия его частями Советской Армии из-за угла ранил Исаака в руку, что в окопе перед одной из атак он вступил в партию, что был награжден медалью «За отвагу» – о многом не писал. Кое-что семья узнала уже после войны из его рассказов, скупых и редких…

Это было в конце сорок четвертого – мама, Саня и Алька хорошо запомнили один из зимних дней. В хату вошел высокий, крепкий, подтянутый старшина, вручил маме конверт и велел собираться в дорогу: он от отца, который теперь в Подмосковье начальником Военстроя, назначен туда после ранения. А ему, старшине, «предписано доставить семью на постоянное место жительства».

– Наконец-то закончились ваши мытарства, и товарищ майор хотел бы побыстрей вас всех увидеть. Покуда сам не лег снова в госпиталь. – Тут старшина запнулся, встретив встревоженный взгляд матери. – Нет-нет, ничего страшного. Просто очередное обследование. Раньше он вам не писал. Не хотел тревожить очень. А по госпиталям помотало его крепко: четыре месяца после ранения.

– Ура-а-а!!! – внезапно заорал Санька. – Наша победа, наша победа! Мы едем в Москву!

«Здорово! – подумал Алька. – Я пойду в суворовское училище»!

– Боже мой! – волновалась мама, – неужели мы скоро будем все вместе?! Счастье-то какое! Скоро победа! Изенька уже скоро вернется.