В поисках ветра силы

Казалось, что этот свет голубой дали проникает в душу, рождая в ней чувство умиротворения и полноты. Глядя на далекие холмы, я вспоминал, как ходил там по полевым дорогам под жарким летним солнцем и пил холодную воду "з джерел" в глубоких темных ярах; вспоминал, как купался под обрывом бучацкой горы Лысухи; вспоминал ночи, проведенные у костра с разными людьми, встреченными на дорогах странствий. Как будто вся жизнь пронеслась в этот миг передо мной, простая и ясная - путешествие в голубую даль...

Вот мы сейчас стоим втроем здесь, на вершине башни маяка, где, наверное, почти не бывают люди. Но это - лишь краткий эпизод в наших судьбах, совершенно разных и не похожих. Скоро мы уйдем отсюда и, может быть, никогда больше не попадём на этот маяк. Как будет вспоминаться этот миг каждым из нас через десять или двадцать лет?

Прошлое отстаивается в памяти "як вода в криницi", бродит там, превращаясь в вино воспоминаний, которое потом стареет, облагораживается, приобретая выдержку и способность опьянять своим ностальгическим очарованием. Однако вино, по словам знающих людей, можно выдерживать лишь несколько десятков лет, после чего оно утрачивает свои качества. Так же и память. И если те её островки, которые выкристаллизовались, отделившись от мути наносного и суетного, не перенести на девственную белизну бумаги (либо в виртуальное компьютерное пространство гипертекста), они начнут постепенно угасать, увядать и выцветать, как старая фотография, утрачиваясь со временем безвозвратно...

Спустившись с маяка, мы повернули в сторону Трахтемирова, где думали заночевать у бабы Ольги, жившей в яру у моста. Она и дед Прокоп были ближайшими соседями возле того дома на горе, в который меня привела судьба весной 1982 года. В последующие годы я иногда ночевал у бабы Ольги, помогая ей по хозяйству.

Не буду описывать историю её жизни - она обычна для сельских жителей. Достаточно будет сказать, что баба жила сама и летом, и зимой в своей старой хате, стоящей в яру у потока, стараясь поменьше общаться с людьми. Такая аскетическая жизнь заполнена постоянными трудами по хозяйству, но она приближает человека к миру, растворяя его "Я" в изначальных природных ритмах, делая причастным земле и небу, солнцу и луне, ветру и дождю. Эта неразрывность с природными началами бытия чувствовалась во всём облике хаты бабы Ольги - скорее даже с началом чисто растительным, потому что кур, гусей и другой живности она давно уже не держала, а жили у неё только коты - сначала белый кот Лебедь, который ушёл на охоту в леса и не вернулся; а потом кошка Муха.

Когда мы подошли по льду к Трахтемирову, солнце уже опустилось совсем низко.

Мороз к вечеру начал усиливаться, и пока мы шли от берега к хате бабы Ольги, под ногами скрипел снег. Хата у бабы была низкая, крытая соломой и рубероидом, а стены для тепла были обложены высохшими снопиками соломы, засунутыми за вертикальные жерди. Так, по словам местных жителей, намного теплее зимой, да и стены обмазывать не нужно. Другое дело, что в этих снопиках заводится неисчислимое количество мышей и шорох от них по ночам бывает неслабый, но иногда это даже мило.

Поздоровавшись с бабой, мы проявили необходимые в таким случаях знаки почтения и преподнесли дары - "хлiб" и "ковбасу", после чего нас пустили переночевать.

Внутри хата была побелена в голубоватый цвет, там было чисто, пахло зерном, яблоками и сеном, которым был посыпан глиняный пол. В комнате стояла большая печь, где варилась пища в "горщиках" и спала баба, и еще одна вертикальная печь для обогрева, называвшаяся в народе "груба" - она была встроена в стену между двумя комнатами.

Приятно было, проведя весь день на льду и придя с мороза, с обледеневших обрывов ложится спать у этой "грубы" на деревянной лавке, спиной к тёплой печи. Диброва с Максом "випили горiлки" и о чём-то беседовали с бабой, а я под звуки их голосов начал постепенно погружаться в сон у теплой печи.

Не раз мне уже приходилось засыпать здесь, на лавке у печи, в эти приятные минуты расслабления предаваясь воспоминаниям, и тогда все дороги странствий, ведущие в неведомое, оживали в душе. Иногда я приходил в эту хату вечером, когда над трахтемировской долиной горела заря; иногда отправлялся в далёкий путь утром, когда голубой небесный свет отражался на стенах комнаты; а иногда - в ночь, в непогоду и в неизвестность.

Сейчас таких ветхих, природных хаток, как дом бабы Ольги, остаётся в селе всё меньше и меньше; они уходят в прошлое, как и сам традиционный, наполненный вековой мудростью народный образ жизни. Но у меня в памяти навсегда запечатлелся образ такой старой хаты и возникающее там настроение - красный огонь в печи, коричневые и черные горшки, голубые стены, сено на полу, пучки зверобоя над дверью, запах соломы, мышей, дыма, хлеба, яблок и мёда... Терен, хмiль i калиновий цвiт... Стара Україна...

Несколько лет я навещал бабу Ольгу, хотя она, будучи колдуньей, знала будущее и предсказывала, что придёт время, когда мне надоест ходить в Трахтемиров, и я больше никогда не появлюсь на пороге её дома.