В поисках выхода

«Интересно, кто меня будет пороть? Хозяин, в смысле, Стенька, или у них для подобных процедур специальный человек имеется?» — слегка успокоился косморазведчик (все-таки двадцать ударов мокрыми веточками — «кусачными», словечко-то какое придумали! — это почти как веничком в русской бане, только без пара).

В воздухе свистнуло, и тут же спину Плюха обожгло дичайшей болью, даже зазвенело в ушах. Второй удар показался еще больнее, почти на грани потери сознания. Перед глазами замельтешили мошки, звон в ушах заглушил все прочие звуки.

«Что же это?! — едва не выкрикнул разведчик, но удержался, лишь скрипнул зубами. — Там были всего лишь прутья, я сам ви…»

Третий удар все-таки отправил Плюха в обморок.

Космический разведчик третьего класса Егор Плужников очнулся в ставшем уже почти родным погребе. Каменные стены освещал слабый, колеблющийся свет лучины. Плюх лежал на животе, а спину жгло так, будто на ней развели костер. Да еще кто-то ворошил там угли!..

Разведчик задергался, пытаясь повернуть голову, чтобы увидеть своего истязателя.

— Лежи смирно! — услышал он голос Зинки. — Я тебя сейчас мазюкой намажу — легче станет. Потерпи чуточку.

— Какой еще мазюкой?.. — простонал Плюх, опуская на место голову.

— Ну, такой вот… — неохотно ответила женщина. — Тебе зачем знать? Я сама ее готовлю, ты все равно не сможешь.

— А Стенька?..

— Что Стенька?

— Зайдет, увидит, и… — Разведчик, не выдержав, зашипел, когда Зинка коснулась пальцем с «мазюкой» очередной раны.

— Стенька сам меня к тебе отправил. Ему тоже лучше, чтобы ты скорей поправился.

— Но почему мне так больно?! Не должно такого быть от каких-то веточек! Ну, ободрали кожу, так не всю же. У меня вообще болевой порог очень высокий, да и учили нас с ней справляться. А тут… — Плюх опять зашипел.

— Так веточки-то не простые, а кусачные. Все и так удивляются, что ты два удара выдержал и только на третьем сковырнулся. Никто еще и одного удара не стерпел.

— Что еще за «кусачные»?

— Кустик такой есть, кусачник называется, потому что кусается больно. У него сок сильно жгучий. Это еще прутья в воде вымочили, чтобы сок вывести, а так бы ты после трех ударов не сознание потерял, а насовсем скопытился.

— Так меня что, больше и не пороли, три раза только? — удивился разведчик.

— Чего ж не пороли-то? Пороли. Назначено двадцать раз — двадцать и выдали. Ну, правда, последние десять — уже так, больше для виду.

— А кто порол, Стенька?

— Да ты что? — обиженно воскликнула Зинка. — Стенька тебе что, палач? Для этого Мирослав имеется.

— Подходящее для палача имя, — попытался улыбнуться косморазведчик. — Такое мирное, славное…

Женщина закончила свою процедуру и строго сказала Плюху:

— Я накрывать спину не буду, так скорее раны подсохнут, а всякой дряни мазюка забраться не даст. А ты старайся больше лежать и меньше шевелиться. Вот только я тебя сейчас бульончиком покормлю и отвару дам выпить.

Зинкина «мазюка» и отвары сделали свое дело — через пару дней разведчик начал подниматься, а еще через два почувствовал себя практически здоровым, только сильно чесалась спина, да немного давали о себе знать последствия знакомства с «выжималкой».

Стенька с ним почти не разговаривал, и уже на следующее после экзекуции утро Плюх обзавелся кожаным ошейником с прикрепленной к нему веревкой. Второй конец был привязан к вбитому в потолок крюку.

Пару раз косморазведчику довелось побывать на охоте — разумеется, в качестве приманки, оружия ему давать никто не собирался. Ошейник при этом не снимали, только привязывали к нему веревку подлиннее. Сами охотники прятались за камнями или в кустарнике, а Плюха и других рабов выгоняли вперед, на открытое место и заставляли скакать, размахивать руками и погромче орать, привлекая внимание хищников.

В первый раз охота не принесла результатов, зато во второй…

Интуиция еще с утра нашептывала разведчику, что его поджидает опасность. А когда Стенька объявил, что намечается очередная охота, стало понятно, откуда взялось это тревожное предчувствие.

— Сними с меня сегодня ошейник, — попросил Плюх. — Я не сбегу, даю слово.

— Слово? — хохотнул «рабовладелец». — А что это такое?.. Вот веревка — это я понимаю. Это ты точно не сбежишь.

— Ну хотя бы пику мне дай, автомат я, понятно, и не прошу.

— А чего не просишь? Вдруг бы я дал? — вновь хохотнул Стенька, но тут же стал серьезным. — Ничего я тебе не дам, голубь лысый. И ошейник не сниму. Потерял ты мое человеческое доверие.

«Человеческое! — мысленно фыркнул разведчик. — Держать себе подобных на привязи — это, действительно, ну о-оочень по-людски!». Насчет «лысого» Стенька тоже был не совсем прав — за прошедшую неделю на голове Плюха выросла заметная щетина, а усы и борода могли и вовсе уже полноправно именоваться таковыми.

Вышли на сей раз ближе к «закату», в надежде, что вылезут из дневных укрытий промышляющие в темноте хищники. Далеко уходить не стали — возвращаться ночью было бы опасно.