В поисках вымышленного царства

Сначала Джамуха разговаривает предельно самоуверенно: «Чёрные вороны вздумали поймать селезня. Холопы вздумали поднять руку на своего хана. У хана, анды моего, что за это дают? Серые мышеловки вздумали поймать курчавую утку. Рабы-домочадцы на своего природного господина вздумали восстать. У хана, анды моего, что за это дают?»[574] Очевидно, схваченный принц был уверен, что предавшим его будет плохо… и был прав. Но на чём зиждется эта уверенность? Ведь точно такие же изменники природному господину, Бадай и Кишлих, предупредившие Чингисхана о наезде кераитов, удостоились высочайшей милости. Да сами нукуры Джамухи, которые не могли не знать обычаев своего народа, ждали от хана награды, а не казни. Иначе они бы не сунулись в львиную пасть. Значит, Джамуха знал что-то, чего не знали они. Это «что-то» было предложение Чингиса сделаться второй оглоблей в телеге государства за те услуги, которые Джамуха успел оказать. Но затем его тон меняется (разумеется, в источнике, а как было на самом деле, мы не знаем): «Ныне, хан мой, анда, ты милостиво призываешь меня к дружбе. Но ведь не сдружился же я с тобою, когда было время сдружиться».

Что это за декламация? Ведь если бы Джамуха был признанным другом Чингиса, то ни кераиты, ни найманы не опирались бы на его советы и не были бы преданы им, а монголы не стали бы за два года повелителями Великой степи. Ведь Чингис именно за то и благодарит Джамуху, что тот, находясь в стане врагов, помог ему одержать победу; следовательно, сентенция Джамухи рассчитана не на уши хана, а на самую широкую огласку среди монгольской общественности. Затем: «К чему тебе дружба моя, когда перед тобою весь мир? ведь я буду сниться тебе в сновидениях тёмных ночей; ведь я буду тяготить твою мысль среди белого дня. Я ведь стал вошью у тебя за воротом или колючкой в подоле». Это убедительно как слова или соображения самого Чингиса, но не Джамухи. Пользы от раскрытого агента нет, а помех предвидится много, и проще от него избавиться, хотя бы для того, чтобы избежать возможных компрометантных разговоров с широким резонансом. А с точки зрения Джамухи? Он помог хану одержать победу, и явно не для того, чтобы стать её жертвой. Быть убитым своим другом ещё обиднее, чем пасть от руки врага. Поэтому мне кажется сомнительной интерпретация «Тайной истории», и думается, что её автор вложил в уста Джамухи соображения хана или ближайших нойонов-советников. И сделал он это для того, чтобы снять с них ответственность за казнь пленника — он, мол, сам того хотел. Но злословить по адресу казнённого он не стал, потому что этому никто из осведомлённых людей не поверил бы, а интерпретация события оказалась бы под подозрением.

Вера и история

То, что историческая необходимость и случайность соседствуют — известно, но применять этот тезис к конкретной обстановке сложно и требует если не артистизма, то мастерства. Однако в нашем случае конструктивен именно этот поход. Объединение степи было исторической необходимостью, но то, что эту задачу выполнили не кераиты, найманы или кара-кидани, а именно монголы — тут уже цепь случайностей, определённых сочетанием воли и чувств многих участников событий.

Армия Чингисхана, или партия «людей длинной воли», была слабее не только кераитского и найманского ханств или меркитского и татарского племенных союзов, но даже собственной античингисовской монгольской аристократии, и, как мы видели, победа досталась Чингису благодаря его выдержке, искусной дипломатии, умению привлекать и лелеять нужных людей и помощи Джамухи-сэчэна, без которого девятибунчужное белое знамя валялось бы в траве, рядом с отрубленной головой хана. Тогда бы «царство первосвященника Иоанна» превратилось из мечты в действительность[575], но общий ход истории нарушился бы разве что в деталях. Ну, на несколько дальних походов было бы меньше, а письменных памятников литературы и историографии стало бы несколько больше.

Однако для нашей темы победа монголов — это факт огромного значения, потому что идеологическая система их была несовместима с христианством. Это не значило, что монголы и несториане не могли уживаться в одних кочевьях и ходить рука об руку в далёкие походы. Но это значило, что обе религии должны были потесниться, чтобы не мешать друг другу, и Чингисхан понял это раньше всех своих соратников, а может быть, и побеждённых противников.