В поисках вымышленного царства

Обратимся к выражению «земля Трояна» (стр. 17). Черниговское княжество обособилось от Русской земли после того, как Олег Святославич, князь-изгой, выгнал из Чернигова Владимира Мономаха и обеспечил своей семье право на княжение. При этом он вступил в конфликт не только с князьями Мономаховичами, но и с киевской митрополией[693]. Для того чтобы удержаться на престоле, ему нужна была не только военная, но и идеологическая опора. В аналогичном положении полоцкие князья находили опору в языческих традициях, но это было невозможно на юге, так как Киевское и Черниговское княжества были христианизованы[694]. В этой связи положение Олега Святославича оказалось предельно трудным: его схватили православные хазары, держали в тюрьме православные греки, ограбили и гнали из родного дома православные князья Изяслав и Всеволод, хотел судить митрополит киевский: ему ли было не искать другого варианта христианской веры? И тут его друг («Олега коганя хоть», стр. 30) Боян нашёл путь «чрес поля на горы» (стр. 11) туда, где жили полноценные христиане и враги врагов Олега. Самое естественное предположить, что черниговский князь этой возможностью не пренебрёг, и это обусловило вражду киевлян к его детям Всеволоду и Игорю. Открытого раскола, видимо, не произошло. Дело ограничилось попустительством восточным купцам и, может быть, даже монахам, симпатией к ним, как мы бы сказали — ориентацией на несторианство. Поэтому сведения об уклоне второго по значению на Руси князя в ересь не попали в официальные документы, но ход событий в таком аспекте получает объяснение, равно как и приведённые выше тёмные фрагменты «Слова».

А теперь сравним черты «Дива»[695] с описанием монгольской чёрной веры в восприятии русского человека XIII в. «Чингизаконова мечтаныа скернайа его кровопротыа многиа… приходящая цесари и князи, и вельможе, солнце и лоуне (т.е. небу) и земли дьяволу и оумершим во аде отцомь их и дедом матерямь (онгонам) водяще около коуста поклонятися им; о скверная прелесть их!»[696]

Так как мы уже познакомились с монгольскими божествами XIII в., то нам легко идентифицировать их. Понятия, разнящиеся между собой, разделены предлогом «и», но в выражении «земли дьяволу» «и» нет. Очевидно, по современной орфографии должно было бы стоять «земле-дьяволу». А русские люди XIII в. о дьяволе имели достаточное представление и не путали его никогда и ни с кем. В «Слове» — это «див», а отнюдь не «Троян».

Итак, мы подошли к решению. Несторианство было в XIII в. известно на Руси настолько хорошо, что читатели «Слова» не нуждались в подробных разъяснениях, а улавливали мысль автора по намёкам. Вместе с тем оно идёт в паре с божеством «чёрной веры», т.е. беглыми мазками воспроизводится идеологическая ситуация Золотой Орды во время Батыя. При Берке она уже изменилась коренным образом. Очевидно, автор «Слова» в теологических вопросах разбирался. Но поскольку нам тоже известна догматика и космология «чёрной веры», то мы можем попытаться истолковать ещё один поэтический образ «Слова» — «мысленно древо».

Мысленно древо

Как мы видели выше, «дерево» в чёрной вере — это образ «способности общения» с верхним и нижним мирами или «имманентность инобытия». В «Слове» оно упоминается дважды: по нему растекался мыслию вещий Боян, когда собирался сочинять стихи. Иными словами, это — вдохновение, но не только. Тут упоминаются два плана бытия: верхний, где надо летать «шизым орлом под облакы», и средний, где можно передвигаться «серым вълком по земли» (стр. 9). Нижний мир опущен, ибо Бояну чертовщина ни к чему. Само передвижение по вертикали производится «мыслию» (стр. 9) или «скача славию по мыслену древу, летая умом под облакы» (стр. II), т.е. никак не реальным путём. Славия — птица, в понимании Д.С. Лихачёва — соловей. Однако вспомним, что в шаманской символике птица — это душа[697]. Надо думать, что в XIII в. символ был тот же.

Итак, автор «Слова», приписывая Бояну способность творить, интерпретирует механизм процесса на манер, принятый в Восточной Сибири и Монголии. Вряд ли тут случайное совпадение. Скорее сам автор и его читатели были хорошо знакомы с дальневосточными символами, которые они могли узнать только у монголов[698].