В поисках вымышленного царства

При подходе к аутентичному нарративному источнику личные качества и направление мыслей древнего автора имеют не меньшее значение, чем его социальная принадлежность или политическая ориентация. Больше того, одно определяется другим и переплетается настолько, что становится нераздельным. Ещё более важно уяснить, для чего и ради чего написан источник и в какой степени ему можно доверять. Если автор бездарен, то историку разобраться легко, но «Юань-чао биши» — сочинение столь же гениальное, как и «Слово о полку Игореве», и очень трудно определить, куда клонит автор и какие поправки следует допускать, чтобы восстановить истинный ход событий. Вот вопрос принципиальной важности. Если бы мы знали биографию и личные связи автора, то всё было бы просто, но мы не знаем даже его имени.

Б.И. Панкратов допускает равно две гипотезы: запись со слов очевидца и коллективное творчество[512]. Впрочем, ещё более важно установить жанр и политическую направленность самого сочинения, но и тут нет общего мнения, что видно из разных переводов заглавия книги: «Сокровенное сказание»[513] и «Тайная история»[514]. Это не совсем одно и то же[515].

Столь же разноречивы исследователи в отношении политического направления сочинения[516]: В.В. Бартольд считал его апологией аристократии, С.А. Козин — демократии, Б.Я. Владимирцов писал, что цель его — «сделаться заветным преданием дома Чингисхана, его историей, так как сказание действительно сокровенный источник рассказов о мрачных событиях, происшедших внутри одного рода, одной семьи, одной кости». Наоборот, современные монгольские учёные Ц. Дамдинсурен и М. Гаадамба считают, что идея автора сводится к обоснованию необходимости объединения монгольских племён и проповеди торжества феодализма над родовым строем. Как мы видим, разнобой мнений пределен, но только В.В. Бартольд и Г.Е. Грумм-Гржимайло[517] ставят вопрос о степени достоверности источника, хотя и не предлагают решения проблемы.

Мне представляется крайне сомнительным, чтобы автор «Тайной истории» разбирался в таких понятиях, как «феодализм» и «родовой строй» и даже «аристократия» и «демократия». Скорее всего у него были личные симпатии и антипатии к тем или другим Чингисидам, когда он в 1240 г. составлял своё повествование о днях минувших. Именно эти симпатии определили тенденцию, которую он стремился провести, часто в ущерб истине.

В отличие от «Тайной истории» официальная история монголов, озаглавленная «Сборник летописей», имеет автора, биография которого хорошо известна. Впрочем, это не значит, что история создания источника и его методологические и композиционные особенности ясны, а достоверность сведений несомненна. Скорее наоборот, тут слишком многое наводит на размышление и даёт пищу для сомнений.

Рашид ад-Дин был просвещённый человек, сделавший административную карьеру при ильханах Газане и Ульчжэйту. Разбогател он сказочно: ему принадлежала четверть города Тебриза, с лавками, караван-сараями, мастерскими и садами; у него были огромные имения и, кроме того, неограниченное количество денег, потому что он заведовал финансами государства ильханов. В 1298 г. он стал везиром, т.е. главой правительства, да и семья у него требовала забот и внимания. Легко представить, что Рашид ад-Дин был очень занят, а ведь историческое исследование — дело трудоёмкое.

И вот посреди всех повседневных забот Рашид ад-Дин получил повеление составить «историю монголов», да такую хорошую, какой нигде не бывало. Концепцию он, вероятно, придумал сам: начать с сотворения мира, охватить страны франков и китайцев и увенчать это великолепное сооружение подробным описанием создания и расцвета монгольской империи, прославить Чингисхана и довести повествование до зенита — царствования его покровителя — Ульчжэйту-хана.

Замысел был поистине грандиозен, но Рашид ад-Дин оказался в положении Райского из романа Гончарова «Обрыв», т.е. имел идеи и желание, но не имел ни времени, ни навыков обращения с материалом, не знал приёмов исторической критики и, следовательно, не мог отличать достоверные версии от искажённых. Короче говоря, великий финансист историю писать не умел.