В поисках заклятия

— Не велика честь, могу тебе сказать. Тебе нечего бояться моей огромной власти. Ну, ты скажешь, чего от меня хочешь?

Беседа была вновь прервана, когда дверь отворилась и вошла Матильда, блиставшая в своем лучшем киртле из зеленого шелка, с несколько раз обвязанным вокруг толстой талии шелковым шнурком, кисточки которого подметали пол. Рукава платья достигали почти такой же длины, и манжеты в виде раструба были собраны в палантины, чтобы не доставать до земли, а волосы заплетены в два кольца над каждым ухом и уложены под серебряные сеточки. Она явно заставила Люсиль приложить дополнительные усилия, чтобы стать как можно привлекательнее для гостя.

Жильбер де Ридфор поднялся, и Джон представил ему свою жену. Приложившись к ее руке, Жильбер учтиво провел даму к креслу у камина и только после этого сел на жесткий табурет, стоявший между хозяевами.

— Сэр Жильбер как раз собирался поведать мне причину своего посещения Эксетера, — проскрипел де Вулф, полный решимости добиться от гостя более внятного объяснения, чем тот пока что предоставил.

— Боюсь, вашей обворожительной даме будет скучна эта тема, — спокойно ответил Жильбер, и коронер не мог определить, то ли он и вправду так думал, то ли это была очередная отговорка, чтобы оттянуть раскрытие истинной причины визита к нему.

Затем взгляд коронера упал на Матильду, и он увидел, что его жена вне всяких сомнений очарована тамплиером-отступником. Она не сводила глаз с его лица, и, хотя едва ли коренастая сорокашестилетняя женщина могла жеманничать, как девушка, выражение ее лица было не похоже ни на одно из тех, с какими она смотрела на мужа. И у далекого от ревности де Вулфа вызвало раздражение то, что столь непривлекательная средних лет женщина была настолько глупа, чтобы демонстрировать свою страстную влюбленность.

Тем более смешно это выглядело потому, что Матильде было известно о строжайшем монашеском обете целомудрия, данном их гостем. Джону вдруг пришло в голову, что де Ридфор был в бегах, потому что совершил какой-то опрометчивый амурный или развратный поступок. Не в первый раз тамплиер сбивался с пути праведного, хотя суровый режим ордена предписывал строгие наказания или позорное изгнание для нарушителей, которых лишали всех рыцарских почестей.

Как это было ни удивительно, но Матильда невольно поддержала своего мужа в его жажде объяснений и почти проворковала свои заверения в том, что рассказ де Рид-фора вовсе не утомит ее.

— Ладно. Вы, должно быть, уже знаете, что последние два года я был в командорстве нашего ордена в Париже — основном центре нашей деятельности вне Палестины. Я был одним из старших членов капитула и подчинялся только нашему магистру, который, в свою очередь, был ответственен лишь перед великим магистром в Акре.

И француз посмотрел на огонь с таким выражением, словно увидел языки адского пламени, пляшущего между поленьев.

— Мне стала известна определенная информация, о которой знали лишь несколько самых высших чинов в ордене. И хотя я был далеко не последним в иерархии, даже меня не должны были посвящать в эту тайну. Я проведал о ней случайно.

— Что это за тайна? — прошептала Матильда.

— Пока что я не могу ее раскрыть, но она напрямую касается наших религиозных верований. Я должен разобраться со своей совестью, прежде чем решить, как ко всему этому относиться.

— Мне будет трудно принять решение, де Ридфор, — отрезал де Вулф. — Если ты не можешь даже намекнуть, что тебя терзает, как я вообще могу тебе помочь?

Жильбер резко вскочил на ноги и в большом возбуждении встал у камина, спиной к огню, лицом к собеседникам. — Я разрываюсь между укоренившейся преданностью рыцарям-тамплиерам, которым служил верой и правдой пятнадцать лет, и мучительным желанием раскрыть то, что стало мне известно. В данный момент я не могу сделать всеобщим достоянием эту тайну. Есть еще один человек, разделяющий со мной и ее, и мои муки относительно того, как с этой тайной поступить.

Матильда смотрела с открытым ртом на этого нормандского Диониса, ворвавшегося в ее жизнь и покорившего ее зрелое сердце своей внешностью и душераздирающей историей конфликта между долгом и совестью — несмотря на то, что она не имела ни малейшего представления, в чем, собственно, этот конфликт состоит.

Джон, будучи более искушенным в жизни циником, хотел знать больше, чем тамплиер готов был поведать.

— Хотя ты и желанный гость в моем доме, как и любой другой рыцарь, мне все равно невдомек, чего ты от меня хочешь, — сказал коронер.

В смятении чувств де Ридфор рухнул на свой табурет, наклонился вперед и заговорил, не отрывая взгляда от огня.

— Этот другой рыцарь — мой старый и добрый приятель, Бернар де Бланшфор, он жил в общине нашего ордена в южной части Франции, после того как мы оба вернулись из Святой Земли. Сам он из тех краев, и его род владеет поместьями в Лангедоке и на склонах Пиренеев. В последние два года мы часто виделись, и были очень обеспокоены, когда узнали, что зреет крупный заговор, в который мы, как тамплиеры, были невольно втянуты.