В поисках заклятия

— Я говорил вам правду, когда сказал, что он остановил меня на улице и сообщил, что собирается сделать какое-то публичное заявление со ступеней собора. Очевидно, он передумал и сейчас направляется в какие-нибудь более безопасные для него края. — «И все это истинная правда, — подумал Джон, пережевывая мясо, — хотя и не вся».

Козимо обращался с пищей в более изысканной манере, накалывая ее тонким серебряным стилетом.

— Интересно, так где же он может сейчас быть? Ведь это опасный безумец, которому нельзя позволить разъезжать без присмотра по христианскому миру.

Джон, которого не слишком заботили вопросы религии или будущего его бессмертной души, тем не менее, как и большинство людей, относился к священникам с некоторой опаской, привитой еще в детстве родителями и капелланами. В разговорах со служителями церкви коронер старался избегать откровенной лжи, но при этом не прочь был при случае слегка приврать.

— Я не знаю, где он мог бы сейчас находиться, аббат, — Джон успокаивал свою совесть той мыслью, что Томас не сказал ему точно, в какой именно деревне они остановились.

Священник какое-то время молча жевал, затем произнес, обращаясь скорее к лежавшему между ними подносу, чем к де Вулфу.

— Все здание европейской цивилизации покоится на уравновешивающем влиянии Святой Римской церкви. Без этого каркаса единообразия и постоянства воюющие нации и племена уже через год-два разорвали бы друг друга на части.

Он снова отправил в рот кусок мяса, а де Вулф замер, почти против своей воли дожидаясь окончания этого глубокомысленного, но туманного заявления.

— Все, что может повредить этому равновесию, угрожает самой структуре жизни, в том виде, как мы знаем ее в этих западных землях, и может погрузить нас в африканское и азиатское варварство. И равновесие это покоится на основных постулатах христианской веры, хранителем которой уже более тысячи лет является римская церковь.

Хитрые глазки скользнули вверх и замерли, ожидая реакции коронера.

— Я сделаю все, чтобы сохранить это равновесие, не допустив того, чтобы змеиное семя неверия проникло в умы простого народа. Вполне возможно, коронер, что и вы несете на своих плечах ношу тяжелой ответственности, за которую вас спросят, если не в этом мире, то в следующем.

Промолвив эту едва скрытую угрозу, аббат снова занялся трапезой и до ее окончания не сказал де Вулфу больше ни слова.

Главa четырнадцатая, в которой коронер Джон отправляется в морское путешествие

Поскольку предыдущей ночью луна была почти полной, вода в реке поднялась достаточно высоко, и отряд смог погрузиться на два нарра, поднявшись по сходням, которые лежали почти параллельно воде.

Сквозь разорванные облака просачивался серый рассвет. Ветер был несильным и дул в направлении северо-востока, что позволяло судам легко выйти из устья реки Торридж, сливавшейся с Toy, которая протекала через Барнстейпл и выходила в море за Эпплдором. Русло реки было извилистым и постоянно менялось, приливы и шторма сдвигали отмели, однако сейчас река была полноводной, и плоскодонные суда в течение нескольких следующих часов могли плыть по ней безо всякого риска.

Правитель Байдфорда со своими людьми и аббатом находился на первом нарре, вместе с ними там была и половина прибывших из Эксетера воинов. Остальные, вместе с шерифом, тамплиером и коронером, разместились на втором судне. Как только все погрузились, капитаны приказали отдать швартовы, и паруса наполнились ветром.

Де Вулф стоял вместе с остальными рыцарями у левой кормы. На противоположной стороне палубы возвышался рулевой, державший в руках большое весло, прикрепленное к стойке на фальшборте. В центре палубы стоял капитан, неряшливого вида тип в коротких штанах и истрепанной короткой рубахе. Босоногий, как и остальные четверо членов команды, он постоянно поглядывал на небо и бормотал себе под нос грязные проклятия. Время от времени он выдавал лающим голосом почти неразборчивые для постороннего уха указания рулевому или остальным морякам, державшим в руках шкоты, привязанные к нижним углам квадратного паруса.

Через полчаса, подгоняемые легким бризом, они прошли три мили и достигли главного канала, а обойдя мыс Эпплдор, начали ощущать качку. Вскоре половине не привыкших к морским путешествиям солдат стало худо, и многие из них налегли грудью на шершавое дерево поручней, изрытая свой завтрак в мутное море.

— Ну и хорошие же из нас будут вояки! — презрительно фыркнул Гвин, который, заложив руки за спину и уперев ноги в палубу, стоял, словно скала. Он чувствовал себя на море почти так же, как и на суше, поэтому к тем, кто плохо переносил качку, относился без всякого сочувствия.