В поисках заклятия

Писарь был жалким представителем рода человеческого: костлявый коротышка с небольшим горбом на спине, прихрамывавший на левую ногу — последствия перенесенной в детстве чахотки, унесшей его мать. Редкие, прямые каштановые волосы, слегка косившие глазенки, длинный вострый нос и безвольный подбородок— все это вместе взятое делало его самым непривлекательным из мужчин, что еще больше подчеркивала поношенная одежда — серая туника под тонким черным плащом. Хотя и изгнанный почти два года назад из духовенства, он все еще сильно тосковал о прежнем роде занятий, и люди, не знавшие его истории, по-прежнему считали Томаса священником. Проживая в жилье для прислуги в доме каноника и ежедневно общаясь с духовной братией, он был в курсе всех церковных сплетен, что бывало часто полезно Джону де Вулфу.

Однако, несмотря на свою непривлекательную внешность, Томас обладал живым и хитрым умом и имел замечательный каллиграфический талант. Его знания в области истории, политики и классической литературы были удивительны, и хотя де Вулф и Гвин делали вид, что презирают его за тщедушное телосложение и робкую натуру, они втайне весьма приязненно относились к этой бывшей духовной особе.

Томас прошел по залу с привычной нерешительностью, неся писчие принадлежности, как обычно, через плечо.

— Ты вписал все последние события в свои свитки? — встретил его вопросом хозяин.

Писарь откинул клапан своей сумы и достал два палимпсеста — пергамента многократного использования: старые записи соскабливались, а поверхность натиралась мелом, чтобы подготовить ее для новых чернил.

— Это два последних дознания, коронер. И имена повешенных за две последние недели с описью их имущества, каковое имелось.

Он передал свитки де Вулфу, который прочитал по несколько первых строк каждого, произнося про себя латинские слова, которым Томас столь усердно обучал его эти последние недели.

— Может, прочтете вслух, для практики? — нерешительно предложил Томас.

Иногда у де Вулфа просто не было настроения совершенствоваться в чтении, и сегодня, похоже, был один из тех случаев.

— Слишком устал, черт возьми, Томас! Может, моя жена права. Езда на этом коне отняла у меня последние силы.

На самом деле причиной усталости были скорее несколько кварт эля в «Ветке плюща» и вино за обедом.

— Еще какие-нибудь происшествия?

Его писарь был самым большим пронырой в Эксетере и часто приносил Джону сплетни, державшие коронера в курсе многих городских интриг.

Томас угрюмо покачал головой. Ничто так не нравилось ему, как чувствовать себя частью команды коронера, и оттого, что сейчас он не мог рассказать даже о самом пустяшном скандале, Томас чувствовал себя уклоняющимся от своих прямых обязанностей.

— Ты видел, как этот чертов парень таращится на меня из-за угла эти последние несколько дней? — поинтересовался де Вулф.

Блестящие птичьи глазенки Тома метнулись к закрытому ставнями окну.

— Того человека на улице, о котором мне рассказал Гвин? Нет, я писал эти свитки в нашей канцелярии. Но теперь буду глядеть в оба, с Гвином. У вас есть какое-либо представление о том, кто бы это мог быть?

— В том-то и дело, что нет. Я подумал, что ты, быть может, слышал о ком-нибудь, кто недавно появился в городе и мог бы быть похож на этого плута? Ему около тридцати пяти лет, на вид крепыш, бритый, в ничем не примечательной серовато-коричневой одежде и широкополой шляпе, затеняющей глаза.

Лицо писаришки приняло озабоченный вид, словно неспособность знать о каждом проезжавшем через Эксетер была его личным недостатком.

— Возможно, это паломник — или маскирующийся под паломника. Будьте осторожны, коронер, у вас есть враги в этом графстве.

В этот момент дверь со скрипом растворилась, и в зал прошествовала Матильда, свежая после короткого сна, в тяжелой зеленой накидке поверх киртла, и белом полотняном каверчифе, благопристойно окутывающем виски и шею и закрепленном шелковой лентой на лбу. За ней следовала Люсиль, землистое лицо которой окаймляла коричневая шерстная шаль.

— Тебе не следует позволять этому извращенцу-коротышке приносить сюда свою работу и выматывать тебя, Джон, — раздраженно бросила Матильда.

— Это не его работа, женщина, это моя работа! — огрызнулся де Вулф. — Слава Богу, я могу вернуться к чему-то, приближающемуся к моим обязанностям.

Не обращая внимания на сердитый тон мужа, Матильда тяжело опустилась на одну из скамей возле камина.

— Давай взглянем на твою ногу, муженек. Брат Солф предупреждал, что необходимо следить за тем, чтобы от чрезмерного напряжения снова не появилась опухоль.

— К черту, женщина, не на что там смотреть! Нога почти как новая.

— Делай, что тебе говорят, Джон. Я не для того заботилась о тебе все это время, чтобы сейчас все мои хлопоты пошли насмарку из-за твоей небрежности.

Де Вулф неохотно присел на стул и, поймав на себе взгляд Люсиль, обнажившей от любопытства свои кроличьи зубы, поднял подол своей длинной туники и приспустил до лодыжки серый шерстяной чулок.

— Вот, я же тебе говорил. Никто и не догадается, что с ней было что-то неладно.