В поисках желтого попугая

Ветра не было, воздух наполнялся запахами осеннего распада. Четвертухин, не торопясь, потрусил вдоль по аллее в сторону спортивной площадки. Асфальт был усыпан жёлтой листвой и обильно украшен белыми кляксами птичьего помёта. Сначала, Лёха бежал, стараясь не наступать на белые пятна, но заметив, что бег превращается в детские прыгалки по квадратикам, а ритм его сбивается, плюнул на помёт и побежал ровнее. Дыхания не хватало – сказывался трёхнедельный перерыв. В правом боку закололо, но Лёха не сдавался и добежал до конца аллеи, где он всегда давал себе перевести дух, пройдясь пешком через дорогу.

Добежав до площадки, Четвертухин несколько раз подтянулся на турнике и повис безвольно, ощущая себя дешёвой некачественной сосиской с большим содержанием сои. «Чем питаешься, в то и превращаешься…» – подумал Лёха, с удовольствием, отметив про себя глубину своей мысли. Гимнастические экзерциции на этом были прекращены с довольно скромными результатами. Фиаско в области спортивных достижений нагнало первую тучку на безоблачное, до этого момента, небо настроения Четвертухина.

Придя домой, Лёха принял ванну, пожарил вчерашние, пролежавшие всю ночь на тарелке и подающие первые признаки окаменелости, пельмени и с удовольствием посмотрел на часы – было девять утра, оставалось ещё часов двенадцать, а то и больше, воскресенья.

Поедая поджаренные пельмени, Лёха смотрел на список дел, лежащий перед ним на столе. Раннее время вселяло уверенность в его выполнении.

Неожиданно, с радостью, Лёха вспомнил, что договаривался вчера с сыном сходить в кино. Четвертухину нравились эти субботние и воскресные выходы с сыном в кино – газировка со сладким попкорном, запахи духов симпатичных молодых женщин с детьми, мощь звуков и красок, льющихся с огромного экрана, сексуальные героини фильмов. И он, Лёха – ещё не старый, но уже с таким взрослым красавцем сыном, молодеющий в его кампании от сыновних рассказов и сленговых молодёжных словечек.

Четвертухин посмотрел расписание фильмов, пару трейлеров и стал звонить сыну, предвкушая поход в кинотеатр. Сын на звонок не отвечал. Лёха недовольно накручивал круги по комнате. Наконец, на третий звонок, в телефоне раздался не сильно радостный голос.

– Привет.

– Привет, сына! – недовольно сказал Четвертухин, – Чего телефон то не берёшь? Я звоню, звоню…

– Сначала мылся, потом – завтракал, а телефон на беззвучке, – объяснил Лёхе отпрыск.

– Ну, ладно. На какой фильм хочешь сходить? – поинтересовался Четвертухин.

– Ну… сегодня не получится – у меня тут планов куча, я никак не успею… – виновато сказал сын.

Огромная туча сразу заволокла небо над Лёхой.

– Что, даже полчасика нет? – прося, произнёс Четрертухин, – Я бы хоть накормил тебя…

– Не, пап, никак не выходит. Давай в следующие выходные?

– Ну, давай… – кисло согласился Лёха.

– Ага, пока! – попрощался сын.

– Пока…

Лёха посмотрел на часы, небо его настроения заволокло серой пеленой осенних туч полностью – уже был первый час дня. Воскресение быстро уменьшалось в размерах.

Хорошее настроение улетучивалось с каждым прожитым часом. На столе неподъемной каменной надгробной плитой лежал список запланированных на выходные дел. «Вот она – моя эпитафия! – мрачно подумал Лёха, – Она похожа на краткое описание моей жизни: выбросить мусор, сложить носки, разобрать вещи, постирать, погладить рубашку, приготовить поесть, вымыть пол». Мысли становились всё мрачнее, среди них появились и про работу. Не думать в выходные про работу, свои там косяки и недоделки – такую установку Лёха дал себе уже давно. Однако не думать про неё в пятницу вечером получалось гораздо лучше, чем в воскресенье во второй половине дня. Ещё не думать про работу получалось лучше за рюмкой. Лёха оделся и, с мрачной решимостью, пошёл за пойлом.

Вернувшись с водкой, Четвертухин начал бухать. От энергии его распада, сначала, включился свет на кухне. А может, Лёха сам включил его, так как за окном темнело. Затем, в ушах Четвертухина поплыл малиновый звон и Чеширский кот стал растягивать свою улыбку. Лёха понимал, что эйфория временна и что за неё придётся расплачиваться. Кетчуп окрашивал густой кровью кусок рыхлой котлеты. Котлета, распадаясь, как «Союз нерушимый», и, точно так же, окрашиваясь в красный цвет, окончательно пропадала в темноте Лёхиного ненасытного чрева. Лёха чувствовал себя толстым матовым стеклом – звуки и краски, попадая в него, растворялись и исчезали.

«Мне необходимо женское общество, – пьяно думал Лёха, – Им станет Кровавая Мэри!» Он налил по ножу томатного сока в водку, чокнулся с тарелкой и выпил.