В полярной ночи

Туман кончился так же внезапно, как и начался. Из тумана, как из белой стены, медленно выплывали пароходы и баржи. Когда вышла последняя баржа, сирена «Колхозника» мощно загудела, и ее приветственный, торжествующий звук дружно подхватили «Чапаев» и «Таежный партизан».

Крылов приказал «дать столько пара, чтоб чертям в аду тошно стало». Из труб пароходов снова повалил черный дым — он низко стлался над поверхностью реки. Берега Каралака были покрыты могучим таежным лесом. Тайга по-прежнему вся словно светилась оранжевым светом, кое-где прорезанным темной зеленью елей и пихт, но на берегах уже виднелись серовато-белые пятна снега. Не было и солнца, проводившего их ярким сиянием в туман, — над землей и водой нависало угрюмое, заваленное тучами небо.

— Забереги появились, — говорил Крылов, указывая на узкие полосы льда, тянувшиеся у берегов. — Не нравится мне эта погода! Ну и не нравится! — Он с сомнением оглядывал небо и воду. — Каждый день может ударить мороз, пойдет сало, а там и шуга всплывет. Придется добавить ходу. Жди сегодня снега, Борис Викторович.

На этот раз Крылов ошибся. Два дня караваны плыли при тихой и бесснежной погоде, и в эти дни Крылов, все ускоряя и ускоряя ход, многое сделал, чтобы осуществить обещанный рекорд короткого рейса. Лес терял свои яркие цвета. Сильченко видел В бинокль, что лиственная тайга с каждым километром уступает место ели и сосне, даже пихта пропадала.

— Каждую осень так, Борис Викторович, — сказал Крылов, — в южных районах тайга желтеет, а здесь сосны да ели, они всю зиму зеленые. Посевернее лиственница командует, там опять желтизна.

В один из вечеров повалил первый, мокрый снег. Он покрывал палубы и берега, оседал на верхушках деревьев, воды Каралака катились, поблескивая черным блеском, меж белых берегов. Когда Сильченко уходил спать, плотность крутящегося снега была уже такой, что сквозь него слабо виднелись фонари.

Утром снег прекратился, но берега были по-прежнему белы. Стало холоднее, термометр в окне рубки показывал минус два градуса. Матросы работали уже не в спецовках, а в бушлатах. Когда караваны приближались к берегу, было видно, что забереги растут — вдоль всей линии суши тянулась полоска размываемого водою и постоянно возобновляющегося льда.

Весь день караваны шли между белыми берегами. Ширина заберегов все росла. Теперь границу воды и суши различить было невозможно — ее скрыл снег, оседавший на утолщавшийся лед заберегов. Сильченко обратил внимание на то, что по реке катились, взблескивая на гребнях волн, тонкие, слоистые льдинки. На осколки берегового льда они не были похожи, они образовывались прямо на волнующейся поверхности реки. Их становилось все больше, они расползались по воде. Сильченко спросил Крылова, что это такое.

— Сало идет, — объяснил Крылов. — Ночью ударил холод, и поверхность воды стала промерзать. Сало не опасно, пока не пойдет шуга. Каралак такой богатырь, что ломает целые поля сала метров на сто длиной. Карунь остановилась, а он еще движется к океану как ни в чем не бывало. А если до того, как доберемся к Медвежьему, пойдет шуга, значит не пройти нам к Пинежу в эту навигацию.

Сильченко удивился меткости названия — перламутровые пластинки льда, утолщаясь, все более напоминали блестки сала в тарелке остывшего супа.

А потом снова пошел густой снег, и берега пропали в его пелене. Снег падал на сало, плывшее по реке, и, не стаивая, образовывал островки, уносимые водой. Сильченко с тревогой смотрел на побелевший Каралак. До Пинежа было далеко, они прошли только половину пути, а каждый следующий километр будет тяжелее предыдущего.

— Не беспокойся, Борис Викторович, — сказал подошедший Крылов, остановившись рядом с Сильченко. — Тут только вид страшноват. Это снежура, перед ледоставом ее много ходит по реке. Бывает и так, что она совсем забивает реку. Пока нет шуги, снежура не опасна. Завтра подходим к Медвежьему — может, выкарабкаемся. В кочегарке у меня дежурят полуторные смены, скорость хорошая.

Сильченко видел, что Крылов, а за ним и капитаны остальных буксиров выжимают из котлов все, что можно. За тяжело груженными, сидевшими ниже ватерлинии баржами расходились полосы бурлящей воды, и волны широкой косой линией уходили к берегам, ударяясь о них.

Караван снова плыл у высокого правого берега, покрытого густым лесом. Берег на сотни километров был совершенно пуст. Только изредка встречались избушка бакенщика и около нее лодчонка, вытащенная на песок. Чайки метались над водой с резкими криками.

Когда на другое утро Сильченко поднялся на капитанский мостик, Крылов, подняв воротник меховой куртки, стоял у штурвала. Он был угрюм и недоволен. Показывая рукой на реку, он сказал:

— Шуга растет, Борис Викторович. Пока, правда, не сильная, но раз она растет здесь, значит, там, на низу, Каралак становится.

Сильченко спросил, не отрывая взгляда от реки:

— Что такое шуга?