В полярной ночи

В это разумное и ясное решение Назаров внезапно внес путаницу. Взволнованный, он примчался в опытный цех и чуть ли не с порога закричал:

— Так что будем делать с кислотой, Михаил Тарасович? Слыхал положение: кислоты в Ленинске с гулькин нос, только для химических анализов — и все! Нужно самым срочным образом решать это дело.

Седюк с презрением пожал плечами. После обстоятельного и делового разговора с Караматиным шумная тревога Назарова казалась неуместной, наивной и попросту глупой. Она возмутила Седюка: к строительству завода Назаров был равнодушен, спокойно терпел недостатки и прямые провалы, а тут над проблемой далекого будущего раскудахтался, словно курица над яйцом…

Дружной работы с Назаровым у Седюка, как он и предполагал с самого начала, не выходило. Они были слишком разными натурами. Седюку теперь казалось, что он до конца понимает своего начальника. Назаров принадлежал к категории инженеров и руководителей, которых испортили слишком легкие удачи. В молодые годы он прошел хорошую школу рабочего и мастера на одном из уральских заводов, еще и сейчас он со знанием дела говорил о ходе печи, завалке ее, о том, как спасаться от «козла». В рабфаке его, как хорошего производственника, усиленно «тянули», в институте снисходительно не придирались к нечетким ответам, да и курс у него попался особый, ускоренного выпуска, с бригадными зачетами и прочими поблажками. За несколько лет производственной деятельности он прошел всю служебную лестницу, от дежурного инженера до начальника завода, и приобрел дополнительно ровно столько знаний, сколько требовалось, чтоб командовать более знающими людьми, то есть выдавать им задание и спрашивать с них ответы. Кроме того, он был ленив. Седюку эта черта его характера казалась особенно отвратительной. Сейчас у них обоих появились кабинеты — Лесин выстроил на площадке новое помещение для конторы строительства и отвел в этом помещении три маленькие комнатки дирекции будущего завода. Назаров захватил себе самую большую комнату и проводил в ней целый день. Но день этот был пуст. Назаров появлялся только к десяти часам, полчаса делал зарядку, запершись в кабинете, лотом открывал двери и ждал посетителей, которые не являлись. Изредка он заходил к Лесину — послушать, как идут дела у строителей. Любимым же его занятием было изучение личных анкет своих будущих (работников. Этому последнему делу Назаров отдавался с увлечением. Он мог в любое время по памяти назвать фамилию жены или матери любого сколько-нибудь видного работника завода. Седюку все это казалось пустой тратой времени.

У дирекции медеплавильного появился и секретарь, помещавшийся в средней комнате, между кабинетами Назарова и Седюка. Это была вертлявая, хорошенькая девушка, по паспорту Катерина Петровна Дубинина; ее, как вскоре выяснил Седюк, телефонные голоса самых различных тембров называли одинаково — Катюша. Она сама краснела и смущенно хихикала, когда кто-нибудь обращался к ней по имени-отчеству. Она скоро усвоила, что Седюка всегда нет, а Назаров всегда имеется, но занят анкетами или гантелями, и так уверовала в это, что временами отвечала в трубку: «Михаила Тарасовича нет, когда будет, неизвестно» — и в минуты, когда Седюк сидел в кабинете. Она с чуткостью прирожденного секретаря сразу разобралась в неладах начальников. В ее изложении все это выглядело примерно так: «Николай Петрович — человек солидный, за него работают другие, а Михаил Тарасович сам всюду бегает, никого не приспосабливает, вот и нет у них согласия».

Седюк все же попытался «приспособить» к работе своего начальника и сделал это достаточно грубо, чтобы тот огрызнулся. Седюк твердо верил, что добрая ссора лучше худого мира, во всяком случае, яснее его. Он зашел к Назарову, когда тот ходил по кабинету и зевал на стены. Назаров обрадовался появлению своего главного инженера, а Седюк возмутился.

— Я только что от Лесина, с планерки, — сказал Седюк раздраженно. — Кроют нас — мало интересуемся строительством.

— Да ведь ты на каждой планерке присутствуешь, — изумился Назаров.

— Ну и что? Просиживать штаны на заседании — дело небольшое. Не забывай — у меня и проектный отдел, и опытный цех, и всякие комиссии, а теперь вот этот учкомбинат наваливают. Возьми контроль над строителями на себя. Сейчас не время игрушками увлекаться, — он с презрением указал на гантели.

Назаров колебался. Грубый намек на его безделье обидел его, да и трудно было расставаться с этим до предела заполненным строем безделья. С другой стороны, во всем его формально законном ничегонеделании имелось много плохого: его никто не знал, с ним мало считались, он сам слышал, как у строителей говорили: «Этот Седюк с медного — парень с головой, он своего добьется», — о нем, Назарове, с таким уважением не отзывались. Все это задевало Назарова, заставляло желать перемен. Он все же постарался ценою своего согласия поставить несколько условий, из тех, что и раньше выдвигал перед Седюком и которые тот отверг.