— Алло!.. Кто это? Валя, ты? — Он искоса посмотрел на Непомнящего, повернулся к нему спиной и прикрыл трубку рукой. — Это я, Миша, проверяю линию. Как ты меня слышишь?.. А я тебя ничего… Слушай, Валя, как ты смотришь завтра насчет кино? У меня два билета заказаны… Почему с Сенькой? Я же тебе еще вчера сказал, что достану!.. Ну, этого я от тебя не ожидал! Ты же обещала… А ты сама говорила, что хочешь пойти со мною!.. А в субботу?.. В субботу, говорю!.. Ну и не надо. Будьте здоровы! До свиданьица!
Он положил трубку и стал скатывать остатки провода.
— Садись, поужинай с нами, — предложил Седюк.
— Спасибо, товарищи, не голоден. Так ваш номер три-четырнадцать. Если что-нибудь испортится, звоните на телефонную станцию, спросите меня — просто Мишу. Покойной ночи вам!
— Покойной ночи, друг!
— Любовь — вроде домашней собаки: без нее скучно, с ней хлопотно, — заметил Непомнящий, когда монтер ушел. — Кстати, о влюбленных девушках. Часа два назад заходила чертовски красивая девушка. Такие встречаются раз в столетие, и то случайно. Она очень горевала, что не застала вас. Обещалась прийти утром, в девять.
— В восемь меня уже не будет, — ответил Седюк, зевая. — Завтра мне нужно по крайней мере сорок часов нормального рабочего времени. Не до девушек, особенно чертовски красивых.
Он разделся и с наслаждением вытянулся на кровати. Только теперь он почувствовал, как устал. И тотчас над самым ухом оглушительно зазвонил телефон. Непомнящий снял трубку.
— Вас, — он протянул трубку Седюку. — Начало плохое. Телефон похож на мартовского кота — его не прогонишь калошей, и он не даст спать ночью.
— Вы товарищ Седюк? — спросил голос, показавшийся Седюку знакомым. — Это Янсон, главный диспетчер комбината. Сейчас звонил Валентин Павлович, просил передать вам, чтобы вы завтра зашли в отдел кадров — первый этаж, комната номер девять. Посмотрите намеченный список работников медеплавильного завода и доложите свои соображения Валентину Павловичу. Вы меня хорошо слышите?
— Хорошо слышу. Будет исполнено, — ответил Седюк, снова удивляясь неистощимой энергии Дебрева.
Он бросил трубку на рычаг и повернулся на бок. Но, несмотря на усталость, сон не шел. Седюка со всех сторон обступили впечатления сегодняшнего дня, живые, как люди. Он видел красную тундру и горы, дрожащую в осеннем пальто, молчаливую девушку с большими детскими глазами, другую девушку, высокую и красивую. Он слышал шум дождя, грубый голос Дебрева, потрескивание заливаемых водой костров. Он хмурил брови, забывая о сне. Нет, здесь будет нелегко. Здесь придется мучиться и драться, каждый шаг добывать усилием и потом. Что же, это не так уж плохо — он и не собирался отлеживаться в постели.
Непомнящий зевнул и осторожно поинтересовался:
— Вы не спите, сосед? На новом месте плохо спится, правда? Знаете, местные старожилы, которые живут по году, рассказывали нам сегодня о полярной зиме. Страшная вещь. Солнца не будет три месяца. Сплошная ночь, пятидесятиградусный мороз и пурга во тьме, на морозе. Полярная ночь тяжело действует на психику — это знание твердо завоевано медициной и народным опытом. Люди заболевают, сходят с ума, ссорятся с приятелями, расстаются с женами. Дети, родившиеся в полярную ночь, слабы и не приспособлены к жизни.
Седюку не понравились слова Непомнящего. Он сухо возразил:
— А вы уже трясетесь от страха, что попали в такое опасное место?
Но Непомнящий, видимо, не услышал в словах Седюка насмешки. Он ответил веселой и доброй улыбкой.
— Подумаешь, есть от чего огорчаться! — сказал он легкомысленно. — У меня был знакомый моряк, испытавший все штормы. Он любил говорить: «Не дрейфь, Игорь, завтра будет хуже». С тех пор я всегда придерживаюсь этой теории бодрого пессимизма. Зачем мне огорчаться сегодня, если завтра будет еще хуже? Я успею огорчиться завтра.
9
Седюк проснулся, как и назначил себе, в половине восьмого. Непомнящий еще спал. Седюк поковырял ложкой в банке свинины с горохом и поспешил на улицу.
Уже рассвело, отовсюду шли на работу люди, одетые в новые полушубки и ватные телогрейки. В управлении, кроме сторожа и уборщиц, никого не было. Седюк толкнулся в одну, в другую дверь — комнаты были пусты, в них еще стоял запах вчерашнего табака и махорки. Сторож посоветовал ему идти спать — в проектном собираются к десяти, а начальство вообще раньше одиннадцати не приходит.
— К одиннадцати приходят, в двенадцать садятся за стол, в час идут на обед, — сказал Седюк. — А когда работают?
Сторож, корявый, похожий на замшелый пень старичок, в шутке не разобрался. Он с охотой пояснил:
— А вот всю остальную времю работают. Товарищ Телехов с товарищем Пустоваловым последние уходили, уже светало. Работа, знаешь, умственная, ночью голова легче, вот они все по ночам. Приходи, однако, к обеду — все будут на местах.