В полярной ночи

Варя рассказывала — все с самого начала: как она окончила институт и получила назначение на завод, как ехала туда и знакомилась с новой, пугавшей ее на первых порах работой, как над их заводом разразилась война и они получили приказ — вывезти все, ничего не оставляя врагу. Она рассказывала, а былое вновь вставало перед ней. Она видела все, что говорила, — первую страшную бомбежку, расстрел завода с воздуха, пожары в цехах и жилищах, раненых, убитых, искалеченных. Она вспоминала, как страшно и неожиданно все кончилось: немцы прорвались, и был отдан новый приказ — бежать. За те сутки она прошла не останавливаясь чуть не семьдесят километров. Варин голос, взволнованный, один звучал в комнате. Девушки, притихшие, неподвижные, не отрывали от нее взгляда, слушали ее не дыша. Так вот они и шли — мужчины, женщины, дети. Из фронтовой полосы выбралось только тридцать человек, остальные падали по дороге и уже не поднимались. Она, Варя, выйдя к своим, тоже упала и не могла подняться. Она не хотела есть, пить, ей хотелось только лежать, только спать, но уснуть никак не удавалось — все болело и мучило, особенно ноги и спина. Потом их увезли далеко от фронта, на Кавказ, на другой завод. Тут все дышало глубоким миром, и они немного оправились. Так прошла зима, а в июле и этот завод стали бомбить. Все повторилось сначала, но было уже совсем по-другому: впечатления катастрофы, чувства обреченности — нет, этого уже не было. Завод не только спешно демонтировался и упаковывался в ящики, но и сам огрызался, и прежних наглых прогулок в воздухе и безнаказанных расстрелов с воздуха уже не могло быть — вражеские самолеты летали высоко, фашисты торопились поскорее убраться назад. Страшный, мучительный, но как-то по-своему организованный быт — нападение фашистских самолетов, свист бомб, пожары, неистовая трескотня зениток, Ощупывающие небо прожекторы.

— Завод мы успели весь вывезти, — сказала Варя. — Его отправили куда-то в Туркмению или Киргизию, а я получила назначение сюда, в Ленинск.

— Ужас, ужас! — говорила Зина Петрова. — Чего только люди не переживают, такой страх! — И, обращаясь к подруге, она проговорила с завистью: — Вот что другие переносят, а мы с тобой живем в теплом углу, ничего не видим, не знаем, и это называется помощь фронту!

— Ничего не знаем, — согласилась подруга, девочка лет семнадцати. — Живем как у Христа за пазухой, а другие воюют как герои.

— Так и война закончится, — скорбно продолжала Зина. — И спросят тебя, что ты видела и что ты делала, и нечего будет вспомнить. Только и скажешь: ходила на работу, стояла в очереди в магазине..

— Еще в кино ходила, — печально добавила другая девушка. И, словно оправдываясь, сказала Варе: — Я заявление писала, чтоб взяли на фронт, — отказали…

Ирина Моросовская, красивая девушка лет двадцати пяти, вторая соседка Вари по комнате, проговорила, ложась на кровать:

— Рассказ ваш, Варя, ужасен, у меня мурашки по спине бегали, когда вы описывали эти ваши эвакуации, но у девушек наших он вызывает, кажется, только одно желание — им всем теперь захочется на фронт.

Зина сердито посмотрела на нее, но ничего не ответила.

Варя встала, раскрыла чемодан и стала вынимать помятые в дороге вещи. Девушки наперебой старались ей услужить — принесли утюг, плечики для платьев, освободили лучшее место в шкафу.

— Вы устали, а мне делать нечего, — заявила Зина Петрова. — Ложитесь и отдыхайте, я вам все переглажу…

Варя и в самом деле очень устала. Но ей показалось неловко улечься, когда другие возятся с ее вещами. Девушки не расходились, им непременно хотелось еще что-нибудь сделать для Вари, хоть как-то облегчить ей первые шаги в новой жизни.

— Ни в коем случае не берите талонов в столовую, — советовали ей все хором. — Это страх что такое — наша столовая! Повару все равно, что баранина, что дохлая кошка. Мы три дня болеем после обеда в столовой, нет, честное слово!

— В столовую только мальчишки ходят, — авторитетно разъясняла Зина. — А они такие непутевые, никогда не помнят, что едят. Я спрашивала Сеню Костылина, что он ел, — он сказал: «Котлеты», а выдавали вовсе гуляш.

— А мне понравилось, борщ был очень вкусный, — пробовала возражать Варя, но, увидев осуждение на всех лицах, сразу сдалась и покорно спросила, что ей нужно делать.

Ей посоветовали прикрепить талоны в магазин, лучше в третий, это очень хороший магазин. Готовить можно здесь же, на кухне, они готовят в очередь, у них «колхоз», пусть Варя присоединяется к их «колхозу», будет очень весело.

— И вкусно, и свеженькое, и никогда всей карточки не съедаем — просто удивительно! — восторженно заявила кудрявая, голубоглазая девушка. По всему было видно, что ей очень хотелось включить Варю в их «колхоз».

Потом Варя спросила, почему в комнате такой беспорядок. Казалось, комнату кто-то тщательно убирал, застлал кровати, расставил стулья, но потом злая рука все перекорежила по-своему — смяла подушки и одеяла, бросила кусок недоеденного хлеба на книгу, поставила раскрытую банку консервов перед общим зеркалом, рядом с пудреницей и одеколоном.