В полярные льды за 'Италией'

Оттого, что все мы сознаем трудности условий, в которых остается Чухновский, расставание с ним особенно грустно. Кто знает, как скоро удастся вернуться сюда «Красину» после ремонта в Ставангере? Как сложатся условия дальнейшей работы?

Крепко жму руки по очереди всем членам летной группы, прежде чем сесть в маленькую шлюпку и отправиться к «Красину». Вот я сижу в моей утлой лодченке, и здоровяк Алексеев с размаху сталкивает меня с прибрежной гальки в воду. Принимаюсь грести. Весла то и дело стукаются о встречные льдины. Приходится спешить с возвращением на корабль, так как шапка густого тумана постепенно закрывает всю бухту. Ватные волны бегут на середине уровня окружающих бухту серых гор и задевают мачты «Красина». Туман делается все гуще, и к тому моменту, когда я выбираюсь из узкого горла бухты Чухновского, «Красина» не видно. Исчезает в тумане и стоянка Чухновского. Я оказываюсь в сплошном молоке.

Гребу наугад, следя лишь за тем, чтобы не врезаться в какую-нибудь большую льдину. Мне кажется, что путь к «Красину» значительно дольше, нежели путь, проделанный от него. Или часы мои бегут неимоверно быстро, или с момента моего отплытия от палатки Чухновского прошло уже 2 1/2 часа. «Красина» все нет. Ясно, что я промахнул мимо него или кружусь около. Чтобы не угодить в открытое море, надо держать по возможности хотя бы на серые прибрежные скалы. Туман рассеется, и тогда я вернусь на корабль, переждав на берегу.

За носом моей шлюпки в прорывы тумана мелькают серые скалы. Я терпеливо гребу. Скалы растут очень медленно, и проходит почти полтора часа, прежде чем я приближаюсь к затянутому туманом скалистому берегу. Наконец дно лодки шуршит по гальке, и я выскакиваю на каменистый берег.

Но вот туман начинает рассеиваться, а разобрать, где я нахожусь, невозможно. Терпеливо усаживаюсь на бережку с намерением набить трубку, но, о ужас, — я потерял ее или забыл у Чухновского. От нечего делать брожу по берегу. Галька шуршит под ногами.

Меня начинает занимать вопрос- где же я собственно нахожусь? Но я не рискую далеко уходить от своей шлюпки, а туман расходится очень медленно. Лишь около полуночи волны тумана поднимаются к вершинам окружающих бухту гор, и к удивлению своему я вижу, что сижу под высоким обрывом, невдалеке от поселка. Но поселок ничего общего не имеет с Ныо-Олесундом. От грубых срубов веет запустением, и кругом царит мертвая тишина. Это- Нью-Лондон.

Неожиданно мое внимание привлекает звук бойкой песни, доносящейся откуда-то сверху. Высоко на скале, над обрывом, болтая в воздухе ногами, сидят двое молодых альпинистов. Один за другим скатывают они в море валуны и с любопытством наблюдают за большими кругами, расходящимися по воде от упавших камней.

Я их окликнул:

— Алло, комрады, где ваш капитан Сорра?

— А, бон-джиорно, синьор Крассин руссо.

Молодые стрелки сами со скоростью валунов скатываются с обрыва следом за камнем и вприпрыжку идут впереди, провожая меня к крошечному домику, сколоченному из толстых, посеревших от времени бревен. Окна забиты досками. Дом имеет вид нежилого. Что могло занести сюда Сорра, имеющего в Нью-Олесунде собственный домик, известный под именем домика Нобиле и находящийся у самой стены исторического эллинга «Италии».

На крылечке серой избушки сидит сам капитан Сорра. Я познакомился с ним на «Читта-ди-Милано». Меня очаровал этот маленький смуглый горец, у которого так мало общего с фанфаронами-офицерами «Читта-ди-Милано» и теми членами экипажа «Италии», которых мне довелось знать. Серый короткий мундир плотно облегает его широкую грудь. Серая фетровая шляпа с петушиным пером лихо сдвинута на правое ухо. От загорелого сухого лица веет здоровьем, закаленным суровыми ледяными ветрами.

— А, господин Шпанов, я очень рад вас видеть, — бойко заговорил Сорра. Кто вам сказал, что я здесь? Вы были у меня в Нью-Олесунде?

— Никто не говорил. Попал я сюда только из-за тумана.

— Какая счастливая случайность. А я забрался сюда со своими стрелками сегодня с самого утра. Здесь чудесно. Молодежи нужна тренировка, и я потащил их с собой вокруг всей бухты Кингсбея. Моцион не плохой, поверьте мне. Пройдемся с нами немного.

Шагаем с Сорра по шуршащей, катящейся под ногами гальке. Вот сырая прибрежная галька сменилась гладкими скалами. У обрыва над морем, с трубкой в зубах, я наслаждался простым рассказом Сорра о его похождениях. В голосе этого маленького горца- нескрываемое презрение к людям, не сумевшим справиться со льдом, к людям, для которых лыжи представляют собою нечто более сложное, чем простые сапоги. Недаром у него на «Читта-ди-Милано» в каюте, в углу около вешалки, стоят зеленые узкие лыжи- три пары. Столько же, сколько в каюте у Вильери стоит элегантных ботинок.

Докурив сигаретку до самого золотого мундштучка, он воткнул ее в шипящий снег и начал рассказ о своем походе к острову Фойн за Мальмгреном.