В полночь упадет звезда

— Хорошо, Параскивеску. Я сам буду вести допрос. Вы, мне кажется, еще не обедали. Идите поешьте. Потом, если вы мне понадобитесь, я вас вызову.

После ухода младшего лейтенанта Параскивеску капитан Георгиу и Уля вышлп в другую комнату. Арестованный сидел на стуле, плотно завернувшись в свою выцветшую пелерину, словно ему было холодно. Он по-прежнему смотрел вниз, и ясно было, что в мыслях своих этот человек где-то далеко-далеко от этой комнаты.

— Как поживает Катушка, молодой человек? — спросил Уля, близко пододвинув к нему свой стул.

Саш невольно вздрогнул, он взглянул на Улю и тотчас узнал его. Секунду он смотрел на него взглядом, каким смотрит загнанный зверь на своего преследователя. В следующее мгновение выражение страха в его глазах словно растаяло, и они снова стали равнодушными и безразличными ко всему окружающему.

Ответ последовал с опозданием и прозвучал совсем неубедительно:

— Не знаю, кого вы имеете в виду. У нас в деревне многие девушки носят это имя.

— Так! Должно быть, вы и меня не знаете?…

— А кто вы? Я вас никогда не видел.

— Серьезно? Никогда? Никогда?…

— Нет.

— Ну, если вы думаете, что можете поводить нас за нос, так ошибаетесь. В ваших же интересах советую вам быть разумным.

Вы, кажется, пытаетесь меня напугать? Но я, знаете ли, не из пугливых!..

— Слушайте!.. В конце концов мы всё равно узнаем то, что нас интересует. Так что не старайтесь ухудшить свое положение. Если вы честно ответите на все нашн вопросы, у вас есть шансы легко отделаться.

Саш презрительно пожал плечами:

— Давайте не тратить времени попусту, потому что я всё равно решил говорить. Спрашивайте меня — и я отвечу. Имейте только в виду, что я это делаю не из страха и нисколько не забочусь об облегчении своей участи. Я не дорожу жизнью. Впрочем, мне и жить осталось немного. У меня продырявлены оба легкие. И единственно, что заставляет меня говорить, так это желание поскорее избавиться от вас. Мне хочется спать. Я бы поспал хоть час. Уже три ночи я не смыкал глаз…

Уля Михай перевел капитану Георгиу слова трансильванца, потом продолжал допрос:

— Ну, раз вы решили говорить, тогда я задам вам несколько вопросов. Мы бы хотели узнать: где находятся теперь ваши сообщники? Вы знаете, кого я имею в виду: Катушку и ее рыжего «отца».

Челоцек в пелерине усмехнулся:

— Вы торопитесь поймать их. Мне жаль вас разочаровывать, но вам это не удастся. Катушка и ее муж ушли на ту сторону. Им повезло больше, чем мне!

— Допустим, вы говорите правду. В таком случае… Человек в пелерине сердито прервал его:

— Можете мне не верить, но я сказал вам правду.

— Ладно… ладно… Скажите тогда, кто руководит агентурной группой, к которой вы принадлежите, и как его имя?

Человек в пелерине расправил плечи, выпрямился и в недоумении поглядел на капитана:

— Не понимаю, какое мы имеем отношение к шпионажу? Откуда вы это взяли? Я не агент разведки и никогда не имел никакого отношения к шпионажу. Я и мой товарищ — патриоты.

— В каком смысле надо понимать этот «патриотизм»? — спросил Уля, убежденный, что трансильванец водит его за нос.

— Как хотите, так и понимайте!..

— Попробуйте все же говорить яснее. Мне очень трудно понять вас.

— Очень жаль, но я ничего не могу сделать.

— Другими словами, вы хотите сказать, что есть и такие венгры, которых вы патриотами не считаете?

— Разумеется есть. Вы что думаете, если бы все были такими, как мы, то вы могли бы спать спокойно? Мы выловили бы вас одного за другим, как зайцев. Пока Хорти был силен, только коммунисты осмеливались сопротивляться ему. Остальные… А теперь, когда наши дела плохи, люди отступились и унижаются перед вами, захватчиками святой венгерской земли.

Он говорил страстно, торопливо, громко и в конце разразился кашлем.

Уля Михай подождал, пока он успокоился, потом спросил:

— Значит, ты из хортистов?

— Разумеется! — с гордостью ответил саш.

— А Катушка и ее муж?

— Тоже.

— И чем же вы как «патриоты» занимаетесь?

— Всем, что может помочь вашему уничтожению. Можно воевать не только на фронте, но и в тылу.

— Каким образом?

— Скажем, диверсиями.

— И много вам удалось совершить таких диверсий?

— Не очень. Я не успел.

— Но все-таки кое-чем вы похвастаться можете, не так ли?

— Не будем об этом. Считайте, что моя скромность не позволяет мне говорить о себе…

— Хорошо! Я согласен пока не настаивать. Скажите, а много таких «патриотов», как вы и ваши друзья?

— Вероятно!

— В таком случае должен быть и руководитель, который координировал бы действия всей этой диверсионной группы. Нельзя ли узнать, кто он? Если вы нам поможете, я почти наверняка смогу заверить вас в том, что вы останетесь жить

— Я же сказал вам, что особенно не дорожу жизнью. Впрочем, если и есть такой руководитель, я его не знаю. Моим шефом, которому я полностью подчинялся, был мой шурин.

— А его где мы можем найти?

— Я уже сказал вам, что он перешел линию фронта.

— Вы хотите меня убедить в том, что муж Катушки ваш шурин?

— А почему бы вам и не поверить мне? Что бы я выиграл, если бы сказал неправду?

— Значит, вы брат Катушки?

— Да. Впрочем, она ведь вам это сказала.