В понедельник дела не делаются

– Да нет, Николаич, мы поругались, она к матери ушла. Всё на нервах… Ну я тут и забухал через это дело…

– Помиритесь, – Миха наконец решился присесть на край дивана, отодвинул ногой переполненную бычками майонезную банку. Хозяин нёс с кухни бутылку, в которой плескалось на четверть, два мутных стакана и сосиску в целлулоиде. – Миш, я похмелюсь с твоего благословения. Поддержишь? – А я тебе пивка взял, подлечить, – Маштаков вынул из внутреннего кармана ветровки купленную по дороге бутылку «Янтарного». – Не, я самогонку не буду. Пива тогда. Ключом он сковырнул пробку, долго выбирал, куда её определить, осторожно положил на изгрызенный подлокотник дивана. Витёк набуровил себе полстакана, чокнулся, вылил в беззубый рот. Миха смотрел на него, содрогался. – Сосиску хочешь? Молочная, – хозяин сдирал с розового морщенного цилиндрика целлофановую облатку. – Ну как хочешь. Опер сделал пару крупных глотков, поставил бутылку на пол, закурил. – Поработать надо, Витя, по камере. – За доброе слово или за сребреники? – За деньги, Витя, за настоящие деньги. Подбросили по «девяточке», рассчитаемся на сей раз чин по чину. – ИВС или спецприёмник? – Витя вылил в стакан остатки самогона. – Спецприёмник, на пять суток рассчитывай. – Это хуже… Клопы там, я те скажу, Николаич, во какие! Мутанты! С советские три копейки! Вы бы там хоть эту, как её… дезинфекцию, что ли, провели! СЭС бы вызвали. Кого работаем? – Да пацан один, восемнадцать лет. По уличным грабежам проходит. С Восточки. – С Восточки? Как фамилия фигуранта? Витя отправил в нутро содержимое стакана. Сложил губы, вытянул вперёд, как гуттаперчевые; подняв, забавно прижал их к носу. – Хорош-шо! Побежала силушка по жилушкам! – Помыкалов Димка. – Ух ты! Часом, не Серёги Помыкалова, покойника, сынишка? – Сергеич ему отчество. Живёт с матерью.

– Значит, Серёгин. Мы с Серёгой по малолетке в одном отряде трубили. Судимый?

– Судимый, но не сидел, – Маштаков ещё несколько раз отхлебнул из бутылки «Янтарного».

В голове у него поулеглось. А то с утра как проснулся, долбило: «Фадеев! Фадеев! Побег! Уволят!»

– Он без вывода будет сидеть? – агент привычно примеривался к предстоящей задаче.

– Как и ты, в третьей камере.

– На курево, на чай, Николаич, займёшь до получки? Я тебе ключи дам, ты телевизор к себе в кабинет отвези. Как бы Валька его не пропила.

– Базару нет. После обеда смотаюсь на дежурке.

Витёк собирался недолго. На все три замка закрыв входную дверь, латаную-перелатаную, в фанерных заплатках, он вдруг взглянул на Маштакова трезво.

– Николаич, у меня ещё к тебе будет серьёзная просьба. Можно сказать, последняя. Выполнишь?

Миха посмотрел удивленно: «Что за дела?»

– Ну?

– Нет, ты забожись, что выполнишь.

– Век на лодке не кататься, – Маштаков ногтем большого пальца поддел передний верхний зуб, щёлкнул, быстро провёл им поперёк горла.

– Николаич, – голос Витька почти звенел прорывающейся горькой слезой, – ты, когда баб ко мне на хату водить будешь, ты моего супружеского ложа, я умоляю тебя, не оскверняй! Оттоманкой[45] воспользуйся!

– Клоун! – Миха ладонью крепко хлопнул его по спине.

Витёк хохотал, сотрясаясь тощим телом.

– Как я тебя! Уел! Николаич! Ха-ха!

– Ну ладно, артист-пародист, – Маштаков сам сдерживался, чтобы не засмеяться, подколол его агент действительно изящно. – Я на троллейбусе поеду, а ты давай через полчаса подгребай. На воротах скажешь, что ко мне. Я предупрежу.

В кабинете Миха первым делом открыл форточку, она повисла на верхней петле. После вечера и ночи следовало проветрить, кабинет был прокурен насквозь. Вытряхнул в корзину обе пепельницы, настоящую и запасную, приспособленную из жестяной баночки из-под оливок. Это Тит из себя аристократа строил, когда за отпуск проставлялся. Впаривал коллегам, как хорошо оливками этими заедать водку, медицинский спиртовой дух, дескать, они махом поглощают. «Абсорбируют!» – многозначительно вздымал вверх палец Лёшка. Миха попробовал оливки, трава травяная.

Потом он отомкнул сейф и нашёл там картонную папочку с завязками. Достал оттуда наполовину исписанный листок.

Листок назывался «заявление». В нём гражданка Кравцова Ирина Всеволодовна просила начальника милиции привлечь к установленной законом ответственности незнакомого ей гражданина, на вид лет пятидесяти, не имеющего нескольких зубов в верхней челюсти, который сегодня в утреннее время на проспекте Ленина в городе Остроге приставал к ней, обзывал грубой нецензурной бранью, пытался схватить за интимные места.

Такие заявления у Маштакова имелись в ассортименте.

Он подобрал ручку с чёрной пастой и, подгадывая наклон, поставил внизу листа дату «3 сентября 1999 года».

Теперь следовало составить протокол на правонарушителя, посягнувшего на гр-ку Кравцову. На некоего Сидельникова В. И., 1956 г.р.

До пятидесяти лет, которые намерила с Михиных слов никогда не видевшая Сидельникова Ира, Витьку было ещё долго.

С утра заступила смена Андреича. Миха побежал вниз, в дежурку.