В порядке обмена

Проспали мы после всех расстройств дольше, чем полагалось. Уже рассветало, и рассвет был чудесный. И вдруг нам показалось, что все вчерашнее — не в счет, и что зарождающийся день сулит что-то хорошее. Даже о драгоценной малявочнице не сразу вспомнили и только ахнули все трое, когда Чижик, самый активный из нас, влез по колено в воду, чтобы сдвинуть лодку, и сказал удивленно:

— Вот она, голубушка! — и достал из-под кормы малявочницу, пролежавшую всю ночь в воде, на песке. Мы, по-видимому, уронили ее, когда доставали свои вещи из лодки.

Мы тотчас же побежали на базу, чтоб успокоить заведующего. Он сказал:

— Я откровенно, болел за вас душой. Было бы за что платить, а то — за дрянь. Но поскольку в инвентарной описи значится не как дрянь, а как пятьсот рублей... сами понимаете. Ну, ни клева, ни улова.

Так оно потом приблизительно и было. Но настроение у нас стало такое хорошее и веселое, что я даже передать тебе не могу! Ну, собственно, и ничего больше... Понимаешь, все было так интересно! А когда рассказываешь, то — не очень. Правда?..

...Конечно, это был не «Всадник без головы» и не «Собака Баскервиллей». Но за этим немудреным рассказом я увидела нечто совсем другое, что увидите и вы, если захотите.

Четверо немолодых мужчин живут и работают в городе. Каждое утро они встают в определенный час, надевают рубашку с запонками, галстук, костюм, шляпу. Идут или едут на завод, в министерство, в банк. Тихим голосом просят у кондукторши билет:

— Пожалуйста, за сорок. — Негромко здороваются с сослуживцами: — Добрый день. — Посматривают на часы и, когда переходят улицу, косятся по сторонам. И за домами почти не видят неба. Если им надо подняться, они подымаются в лифте. Если надо поспешить, они едут в метро или в машине. Они никогда не бегают по улицам, потому что время у них размерено. На работе их очень интересует тот или иной вопрос; на совещаниях они иногда волнуются. Но волнуются и интересуются именно так, как положено людям их возраста и звания. Вернувшись домой, они обедают. Если на первое суп, то на второе котлеты или сырники; если щи... и так далее. Потом они ложатся на диван, и газета чуть шуршит над их посапывающим носом. Или они сидят у телевизора и иногда украдкой вздыхают, когда на экране появляется китаец, который ловит рыбу с помощью ручного баклана...

И вот теперь посмотрите, как эти четверо немолодых мужчин отправляются за город, на рыбалку.

К черту галстук и запонки! Где моя старая клетчатая рубаха? Вот они, стеганые штаны! Правда, сзади немножко не сходится, но каждый уважающий себя рыболов — сам себе портной. Ничего не стоит в прореху вшить кусок сукна. Не имеет значения, если штаны горохового цвета, а сукно малиновое. Кто там будет разбираться? Ведь это не в парке и не на выставке! Кепка, ватник, резиновые сапоги. Если к этому еще и плащ, то уже совсем богато! Рюкзак тяжеловат? Ну, а как же быть, когда в нем вся жизнь, начиная с коробки с мотылем, банки с опарышем и кончая комком крутой пшенной каши, завернутой в бумагу. Не для себя, конечно, а для привады. Удочки, а зимой еще и довольно увесистая пешня. Кроме того, в мешке термос с горячим кофе и завтрак в салфетке. Но будет время, чтобы путем поесть, или не найдется такого времени — это еще неизвестно.

И вот четверо пожилых мужчин выбрались из города и они уже почти у цели. Осталось пройти всего каких-нибудь пять километров. Как ехали — на поезде или на автобусе, это не имеет значения. Но уже в пути никто их не именовал сухо официально, как в городе, — гражданами, а все звали рыбачками. Кто с презрительной ухмылкой, кто ласково и понимающе, а кто просто и без затей: раз рыбачок, значит так его и звать.

Они идут проселочной дорогой. И все равно, грязь ли по щиколотку или пыль, или, если зима, снег скрипит под валенками, — над ними бесконечно большое небо, впереди далекая линия горизонта, а на душе легко.

Так легко, что не чувствуются годы, не сказываются вросшие в тело скучные привычки. Будто вернулась молодость с широкой размашистой походкой и громким голосом и с веселым смехом.

— Эй, Вась-Карась! (в городе его зовут Василий Васильевич). И тут для смеха совсем не нужно новой кинокомедии и не требуется острот испытанного конферансье. Достаточно одному потерять варежку, а другому ее найти; вполне хватает, если кто-нибудь речку Сестру окрестит Снохой. Такого «крестного» немедленно начнут дразнить снохачом.

И вот тут-то появляются прозвища, как у мальчишек-первоклассников, и Николай Дмитриевич Чижов становится Чижиком, Медведев — Мишкой, а дородный Марьин — Манюней. А поскольку, вместо инженера Чижова, идет по дороге Чижик, то Чижику вполне к лицу выкинуть какое-нибудь коленце.

Удивительно хорошо шагать вот так эти пять километров полем, лесом и знать, что впереди самое главное и заманчивое — река. Сестра или Сноха, в общем все равно, для рыбачков — горячая родня.

Можно не любоваться природой и не произносить восторженно:

— Ах, до чего хороши эти юные березки, с листиками, словно покрытыми лаком!