В последние дни (Эсхатологическая фантазия)

Без сомнения, только таким способом мог быть заглажен прежний грех Израиля. Но легко ли звать других людей на мученичество? Можно пойти на подвиг самому, и Борух чувствовал, что он готов на это. Но звать других, ныне счастливо живущих в своих семьях, перед этим его сердце содрогалось. Он чувствовал припадки слабости…

А время шло и приближалось к моменту, когда нельзя уже будет колебаться, нельзя будет жалеть ни себя, ни других, а нужно будет думать только о торжестве истины. Подходит, думал он, время, когда разделится Израиль на истинных чад Авраамовых, которые и составляют «богоизбранный» народ, и остальных, которые суть только «сборище сатанинское», как называет их апостол Иоанн.

В такие размышления погружался Борух, пока тянулось предсвадебное время Марка и Эстер. Быстро прошло оно, и юная чета водворилась наконец в доме Хацкиелей.

Эстер сияла счастьем. Она жила еще только сердцем, не задумываясь над будущим, и чувствовала лишь, что соединилась с любимым человеком и готова соединиться с той верой, в которой уже признала истину. Она ощущала себя обладательницей всех сокровищ мира и входила в свое новое жилище, как в маленький рай.

XVIII

Ранним утром из ворот Тампля выехала блестящая группа всадников, направляясь в горы на охоту. Здесь собрался истинный цвет рыцарства всех национальностей, недавно покрывший себя славой в битве при Тамплиерском озере. Тут были Гуго де Клермон, Фридрих фон Вальде, Герман Штейн, итальянец Альберт Висконти, испанец Жуан Кастилья, двое русских, Игнат Барабаш и Александр Каширский, поляк Генрик Заремба, еврей Иуда Галеви, араб Измаил Эфенди и татарин Магомет Сеитов. Сам Антиох публично заявлял, что эти одиннадцать рыцарей решили судьбу сражения. Обычай брать с собой оруженосцев не привился к возобновленному Ордену, их тут совсем не было.

— Ну, братья, — сказал Измаил Эфенди, — когда они выбрались в пустыню, поехали мы на охоту, так нельзя не привести чего-нибудь с собой. А времени на это не хочется терять.

— Может быть, нас выручат товарищи, — заметил Клермон и громко затрубил в рог.

Из чащи лесистой горы показалось трое человек в арабской одежде. Это были наши старые знакомые — Яни Клефт, Валентин и Марк Хацкиель. Вся компания дружески поздоровалась с ними.

— Ну что же нам делать с охотой? — спросил Гуго.

— Да мы уже кое-что добыли. Едем прямо на привал.

Там действительно стояла целая повозка, нагруженная разными охотничьими трофеями.

— Ну значит, можем прямо приступить к делу.

Через час вся компания заседала около костра, подкрепляясь мясом кабана и вытаскивая бутылку за бутылкой из походных мешков.

— Начинайте же, де Клермон, — раздалось несколько голосов, — Вы будете нашим Председателем.

— Приступаю, друзья. Нам прежде всего нужно определить свое душевное содержание, понять, есть ли у нас глубокая духовная связь? Вспомню поэтому тот путь развития, который проходил я, и, кажется, все вы, независимо один от другого. Этот путь привел каждого из нас к тому, что ему становилась отвратительною жизнь, созданная Антиохом, так же, как он сам, и все его планы, по мере того, как все это нами уяснялось… Постыдным начинало казаться и наше личное положение. Мы пошли в Орден, думая быть рыцарями, а оказались просто вооруженными рабами каких-то колдунов, называющих себя «духовенством». Оказалось, что и Ордена нет, а есть только церковь Сатаны — и в ней мы — жалкие холопы. Нас кормят, поят, разрешают все пороки, позволяют всякие насилия над посторонними, и за эту цену мы обязаны быть безгласными полицейскими, шпионами и палачами. Мы увидели, что рыцари так и подобраны, чтобы быть довольными этой ролью, и что не было на свете шайки разбойников, более лишенных чести и совести… «И я — член этого сообщества… Позор!» — так каждый думал про себя. Верно ли говорю я, друзья?

— Верно, верно! — раздалось со всех сторон; это были мысли, чувства каждого.

— Друзья, выражу ли я ваши чувства, коснувшись еще верований наших. Мы все росли на рыцарских преданиях наших семейств, в детстве мы веровали в Бога. Но общее настроение интеллигенции, дух времени охватывали нас, и мы переходили в ряды бунтовщиков. Однако это отречение от Бога шло не из сердца, а из поверхностных рассуждений. В сердце мы сохраняли те идеалы правды и чести, которые были рождены покинутой нами верой, отрекаясь от Бога, мы оставались детьми его… И мы это поняли, когда, вступив в Орден, увидели, что такое Человекобожие и Люциферианство, до какого падения доходят люди при мечтах о своей автономности. Мы сознали тогда, что все хранимое нами в сердце, как святое, высокое и благородное, порождается Богом и утрачивается без него. Мы сознали, что душа наша принадлежит ему, а не Человекобогу или Люциферу. Так началось у нас возвращение к верованиям юности… Правильно ли говорю я?

— Да, да подтверждали кругом. Мы все шли именно таким путем.