В последние дни (Эсхатологическая фантазия)

— Наконец-то поймал! Я не хотел идти ни к кому из вас, чтобы не подводить ни вас, ни себя, и уже несколько раз брожу здесь в надежде встретиться. Нужно о многом переговорить.

Они уселись в местечке поукромнее.

— Во-первых, передайте поскорее Святому Отцу, что наш генерал просит его возможно дольше оставаться в Сирии.

Он изложил подробно соображения генерала.

— Это хорошо, — отвечал Валентин, — я и сам его всеми силами задерживаю там.

— Затем слушайте дальше. В Риме я на всякий случай познакомился с членом Коллегии Кардиналов Адорати, врагом Антиоха. Просил у него места. Теперь, в Иерусалиме, я снова заходил к нему и был встречен самым дружеским образом. В разговоре обнаружилось ясно, что он очень огорчен неудачей покушения на жизнь Антиоха.

Викентий передал далее, что Адорати как оккультист вполне верит в колдовство и в чудесное излечение Антиоха, но неудачу покушения приписывает недосмотру Яни Клефта и Барабаша. «Глупые рубаки тамплиеры, — говорил он, — не знают, что когда имеешь дело с колдунами, то саблю нужно заговорить. Тогда ничем бы не помог и Аполлоний. А теперь прекрасно задуманный план пошел только в пользу Антиоху». Кардинал не стеснялся в выражении своей досады, и наконец сказал: «Вы просили у меня места. Я могу предложить Вам недурное. Но будем говорить на чистоту. Вы должны сделаться агентом «наших», то есть Коллегии Кардиналов, и в частности моим. Лармений из любезности ко мне согласен принять Вас секретарем политического суда. На этом месте можно узнавать многое, и Вы должны обо всем извещать меня. Вы будете получать казенное жалованье, а от нас, за услуги, еще вдвое большую сумму. Согласны?»

Викентий расхохотался.

— Нет, дорогой Валентин, Вы только представьте себе положение: Я — агент Societatis Jesu, и должен сообщать нашему генералу все, что узнаю здесь; и я же агент Вавилонской блудницы, и должен сообщать ей секреты Лармения и Антиоха. За это я буду получать тройное жалованье, которое при случае пойдет на взятки Лармению… Не забавное ли положение? Дорогой мой. Вы знаете, что я человек не продажный. Вот пусть только эти служители Сатаны поймают меня, и Вы увидите, что, с Божьей помощью, я не хуже других пойду на муки и смерть за Христа. А в ожидании — у меня трехэтажная агентура… Вы бы не были к этому способны?

— Да, трудненько.

— Ну, а я прошел дисциплину Societatis Jesu. Ad maiorem Dei gloriam[50] — все должен принять на себя.

Все это устраивалось прекрасно, и Викентий быстро мог видеть, какое прекрасное место ему дано. Он уже водил узников в суд, видел Яни Клефта, говорил с ним. Видел и Барабаша, который, впрочем, уже скончался от своей страшной раны. В довершение всего у Викентия явился неожиданный сотоварищ — Иуда Галеви. «С этим человеком, — воскликнул он, — меня связывает веревочками какая-то невидимая сила: куда я — туда и он». Викентий рассказал об отношениях Галеви к Кол Изроель Хаберим. Теперь он, оказывается, получил также место секретаря Политического суда, по рекомендации другого Кардинала, своего дяди. Таким образом, теперь около узников сошлось двое единомышленников и с одинаковыми целями. Иуда Галеви первый заговорил и спросил, не согласен ли Викентий заняться освобождением Яни Клефта с товарищами?

— Видите, дорогой Валентин, тут что-то провиденциальное. Освобождение узников нужно нам, христианам. Освобождению врагов Антиоха сочувствуют люди Вавилонской блудницы. На это дело дает деньги центральное еврейство. Самые противоположные силы стягиваются в одно место, на одно дело. Это — перст Божий. В довершение — есть время подготовить какой-нибудь план, потому что следствие идет медленно: арестованные держат себя превосходно, никого и ничего не выдают. Хотели привлечь на суд Боруха Хацкиеля, но он скрывается. Словом, следствие тянется медленно…

— Но в это прекрасное положение — вдруг врываются декреты Антиоха, и портят все. Вы понимаете, Валентин, что не могу же я принять печати Антихристовой, не могу пойти на поклонение его статуе… А если так, то, значит, приходится бросать место и бежать! В отношении печати дело еще не так страшно, пока власти переклеймят целый город — времени пройдет немало. Еще не вполне установлен даже образчик печати, потому что городские красавицы бунтуют и согласны принять печать только в том случае, если она будет изящна и красива… Но на поклонение статуе весь персонал суда могут погнать каждый день. Тогда что же делать? Галеви говорит, что он плюнет и поклонится… Но я — епископ, не могу вводить своих христиан в соблазн. Тут не поможет никакая restriction mentale.[51] Значит придется бежать и бесплодно загубить всю возможность спасти узников… Подумайте, мудрейший Валентин, посоветуйте.

— А у Вас с Галеви уже есть планы?

— Нет еще.

— Повторить прежний способ нельзя?

— Невозможно. Вылазочная галерея теперь недоступна. Два другие входа в подземелья тюрьмы и трибунал — проходят через кордегардии, с сильными караулами.

— Ну, преосвященнейший, все это требует размышления.