— Знаешь, в подобных случаях, — продолжил Мэддокс, — мы оказались бы в заднице, когда попали в приют, но Коллинзы удержали нас. Мы жили у них, хоть они и переехали из трейлерного парка, но были достаточно близко, чтобы добраться на автобусе, так что вечера мы проводили с ними. Они нас спасли, — с уверенностью произнес он. — Без них Матиас оказался бы в полной жопе, а я? Явно не сидел бы рядом с тобой сейчас, — криво усмехнулся, — и не чувствовал бы себя таким счастливым. Я обязан им всем. Они любили нас, когда другим было наплевать. Все эти годы я пытался найти способ отблагодарить их за доброту, но, наконец, понял, что уже сделал это, полюбив их в ответ. — Мэддокс посмотрел на ручей, наблюдая, как на его поверхности переливается солнце. — Из-за них мы стали заниматься музыкой. Коллинзы считали, что музыка могла бы исцелить наш гнев.
— Матиас тоже играет? — я понятия не имела, что его близнец обладает музыкальным талантом.
— Ну, — Мэддокс хмыкнул, — он поет. Так же играет на пианино, гитаре, но предпочитает петь.
— Никогда бы не подумала, — призналась я.
— Матиас держится в стороне, не обращай внимания.
— Почему ты выбрал барабаны? — полюбопытствовала я.
— Не знаю, — изогнул губы, — просто чувствовал, что так надо.
Мы замолчали — вокруг нас слышались лишь плеск ручья, шелест листьев и пение птиц.
Я отпустила его руку, а он вытянул ноги, убедив меня лечь и положить голову на его ноги. Мэддокс посмотрел на меня с серьезным выражением на лице.
— Знаешь, — начал он, потянувшись, чтобы убрать выбившийся светлый локон с моей щеки. — Я считал, что сложно будет рассказать тебе, но оказалось на удивление легко.
Он провел пальцами от щеки к губам.
— Спасибо, что доверился мне и рассказал, — прошептала я.
Мэддокс прожигал меня взглядом, прослеживая путь своих пальцев, обводивших мои губы по контуру.
— Ты слишком хороша для меня.
— Неправда, — я взяла его за руку, переплела наши пальцы и положила руки на свою грудь. — Я не слишком хороша. Абсолютно обычная, Мэддокс. Просто девушка, а ты — парень. Но вместе, — я протянула свободную руку, обхватив его за подбородок и заставляя посмотреть на меня, — мы нечто большее. Может, не идеальное, но нечто невероятное.
Он ухмыльнулся.
— Ты могла бы стать поэтом, Эмма.
Он снял очки и закрепил на вороте рубашки, так что я не пропустила то, что он подмигнул.
Я рассмеялась.
— Возможно, если ты будешь хорошо себя вести, я позволю использовать эти слова в песне.
— Или ты напишешь одну со мной? — он продолжал улыбаться, но взгляд стал серьезным. — Ты же говорила, что пишешь.
— Мне? Написать с тобой песню? — я рассмеялась. — Да, верно. Я едва могу написать сочинение на уроке английского.
На самом деле я действительно писала песни дома, где их никто и никогда не увидит. Побледнела, вспомнив давний разговор, когда рассказала ему, что сочиняю песни. Боже. Почему я не могу держать при нем язык за зубами?
Мэддокс прикусил свою нижнюю губу, сдерживая смех.
— Написать песни — совсем не то, что написать эссе. Оно зарождается здесь, — он указал на мой лоб, — а песня, — голос стал ниже, почти перейдя в шепот и мрачнея, — приходит отсюда.
Мэддокс положил руку мне на грудь, прямо над сердцем. От чего оно учащенно забилось, и по усмешке я поняла, что он это заметил.
— Что ты со мной делаешь? — слова слетали с губ словно падающие на стол дощечки «дженги».
— Влюбляюсь в тебя, — быстро ответил он.
Не знаю, кто сделал первый шаг, но это не имело значения. Внезапно я оказалась у него на коленях, обхватив ногами за талию, пока он страстно целовал меня.
Этот поцелуй испепелял душу.
Мэддокс прикусил мою нижнюю губу, а я обняла его за шею.
Я прижалась грудью к его груди, внезапно испытав желание ощутить его обнаженную кожу под своими ладонями. Словно почувствовав, чего я хочу, Мэддокс снял с себя футболку и рубашку.
Его кожа обжигала мои ладони.
— Ты такая красивая, — прошептал он между поцелуями. Положив ладонь мне на затылок, Мэддокс притянул меня ближе, проводя языком по моим губам.
Я приоткрыла рот, умоляя и желая получить все, что он мог мне дать.
Сердце бешено колотилось, кровь бурлила в венах.
Я хотела его.
Полностью.
Здесь.
Сейчас.
Я покачивала бедрами, желая облегчить боль, и он обхватил меня за бедра.
— Эмми, — прошептал он. — Эмма, ты должна остановиться.
Он перекатился, прижав меня к земле и подняв мои руки над головой.
— Перестань, — Мэддокс задыхался, его глаза потемнели так сильно, что осталось лишь тонкое серебряное кольцо. Мои губы болели. Мэддокс облизнул свои пересохшие губы. — Я хочу тебя, Эмми. Боже, я чертовски сильно хочу тебя. Но не здесь и не сейчас.
Я закрыла глаза, осознав, как себя веду.
— Прости, — прошептала.
— Не извиняйся, — он покачал головой. — Только не за это.
У меня задрожала нижняя губа, и я была на грани от слез. Чувствовала себя так, словно набросилась на него и была сбита. Знала, что на самом деле все не так, и я просто поддалась моменту, но все же было неловко.
— Эмма, — он нахмурился. — Не плачь. Я пытаюсь вести себя благородно, а твое грустное лицо мне очень мешает.
Я смогла улыбнуться.
Он усмехнулся.