В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

- За тюремной, Александр, за тюремной! - ликующе-злобно прокричал ему в лицо Сам. - Господи, счастье-то какое!!!

- Иван Васильевич, как же так?!

- А так, вот так и эдак! - Сам суетливо расставил мебель по местам. Скотина, палач, вонючка!

Расставил мебель, постоял, подумал, схватил портрет и, как дискобол, метнул его на ковровую дорожку. Картинкой вниз. Успокоенный, прошел к столу, зажег настольную лампу, уселся.

- Может, вынести его? - предложил свои услуги Смирнов.

- Пусть лежит, глаз радует, - возразил Сам и растер обеими руками лицо. - Садись, поговорим, нам теперь о многом говорить надо.

- У меня к вам срочные дела, Иван Васильевич.

- Сейчас самое срочное - это. - Кивнул Сам на распростертый портрет.

- Мне один майор уже объяснил какое дело самое важное, - сказал Смирнов и сел в угол между столами - письменным и заседательским. - А, оказывается, оно и самое срочное. В Москву войска ввели, Иван Васильевич.

- Знаю.

- Нам не доверяют, да?

- Не доверяют кое-кому поважнее нас с тобой. - Сам опять вылез из-за стола, подошел к портрету, приподнял, еще раз посмотрел на гражданина в пенсне. - Пятнадцать лет на эту рожу глядели и видели, что рожа-то мерзавца и убийцы. Однако терпели, молчали, убеждали себя, что внешность обманчива. Ни хрена она не обманчива!

Оставив лежать портрет картинкой вверх, Сам возвратился на место.

- Личико, конечно, не ахти, - согласился Смирнов.

- Я - человек маленький. Я в высокой политике не силен.

- Это - не политика. Это или-или. Или мы - послушное стадо, или мы люди.

- А я - человек, и всегда был им. И на войне, и здесь. Я не знаю, что я должен допускать, а что не допускать. Я твердо знаю одно: я должен честно и добросовестно делать свое дело.

- А кто будет делать наше дело, Саня?

- Каждый свое дело делает, и это есть наше общее дело.

- Общее дело надо делать вместе. Ты сейчас пугаешься еще неведомой ответственности, твоей личной ответственности за все. Нам придется отвечать прошлому и будущему. Так что думай, много думай. - Сам хлопнул ладонью по столу, кончая абстрактный разговор и приступая к конкретному: Ну, что там у тебя срочного?

Он мне волосы трепал, Ванькой называл, скот! Это в порядке поощрения, Саня, за санацию Москвы к восьмисотлетию. А я стоял и благодарно улыбался. Неужели конец безнаказанному хамскому самодурству и нашему трусливому раболепству?! Саня, теперь - в наших силах не допускать этого больше.

- Убийство, Иван Васильевич.

- Ну, знаю. Что там срочного-то?

- Дело, которое мы с легкой душой быстренько закрыли - убийство в Тимирязевском лесу, - сегодняшней ночью снова открылось. Самовольно, так сказать. Убитый - Роман Петровский по кличке Цыган вместе с Ленькой Жбаном и Самсоновым проходил по меховому делу.

- Ну, а все-таки, если это чисто случайное совпадение?

- Я в такие совпадения не верю.

- А зря. Бывает, Саня.

- Конечно, все бывает. Но в любом случае идти придется по старым, того дела связям. Я прошу вашей санкции на возобновление дела об убийстве Леонида Жбанова.

- Хрен ты от меня эту санкцию получишь!

- А говорили об общем деле, за которое всем сообща браться надо.

- Ты, Саня, помнится, тоже о чем-то говорил. Так вот, сделаешь свое дело честно и добросовестно, докажешь связь между этими двумя убийствами, тогда и возобновим. Пока же открывай новое: об убийстве Романа Петровского по кличке Цыган.

- В чем, в чем, а в логике вам не откажешь. В логике с малой примесью демагогии.

- Ой, Смирнов, ой, Смирнов! Ты хоть понимаешь, что со мной так разговаривать нельзя?!

- Ночью, один на один, в приватной беседе - можно.

- Никогда нельзя так с начальством разговаривать. Ни днем, ни ночью, ни один на один, ни в приватной беседе, ни в общей дискуссии. В любом случае тебе же хуже будет. Запомни это, Смирнов. Но сегодня ночью я добр и слабохарактерен. В первый и последний раз. Пользуйся, паразит. Спать приспособился Смирнов у себя в кабинете, на сдвинутых стульях. Успел прихватить часика три. Но какой это, к черту, сон: пиджак-одеяло с поясницы сползает и плечи не закрывает, стулья разъезжаются, откуда-то все время дует. Не спал - маялся в полудреме. От всех этих неудобств разнылась давно не напоминавшая о себе искалеченная пулей левая рука.

Смирнов рассвирепел, проснулся окончательно, расставил стулья по местам и пошел в сортир - личность сполоснуть. От холодной воды взбодрился и захотел чайку. Из сейфа извлек электрический чайник, пачку индийского чая, пачку сахара, кулек с сухарями. Вскипятил, заварил и попил, стеная от удовольствия. Теперь можно было ждать без нервов.

В восемь часов включил радио и прослушал сообщение о разоблачении преступника Берии, завербованного в свое время английской разведкой, который многие годы безнаказанно чинил убийства и беззакония.

В восемь тридцать пришел Ларионов и, поздоровавшись, сказал:

- Кто бы мог подумать, Саня, а?

В восемь тридцать семь явился Казарян и, поздоровавшись, сказал:

- И обязательно чей-то шпион! Будто мы сами негодяев и мерзавцев вырастить не можем!

- Все-то ты знаешь, Ромка! - подначил Ларионов.