В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора

В списках подарков за 1579 г. отмечено также приношение леди Мэри Сидни. Она подарила Елизавете «сорочку и две наволочки из батиста, с черной вышивкой и украшенные широкой черной шелковой лентой», несомненно изготовленные ею собственноручно.[736] В том году леди Мэри присутствовала при дворе в последний раз. На следующее лето она удалилась в свои валлийские поместья.[737] Необходимость вести хозяйство и содержать замок в Пенсхерсте во время долгих отлучек мужа в Уэльс или Ирландию, а также служба при дворе усугубили ее и без того подорванное здоровье. На ней сказались оспа, которой она переболела пятнадцать лет назад, а также преждевременная смерть трех дочерей и непрерывные финансовые трудности. Мэри приходилось вести постоянную борьбу, чтобы сохранить свое положение при дворе и дом, подходящий по положению ей и ее мужу. Она покинула двор обиженная, считая, что, несмотря на многолетнюю верную службу, о ней «дурно думали». Сэр Генри пытался ее утешить. «Когда известно худшее, – писал он, – старый лорд Гарри и его старушка Молл постараются прожить вдали, помня о горстке верных друзей, которые остались у нас за годы верной службы при дворе; как бы мало нам ни досталось, иногда кажется, что и этого слишком много».[738] Королеве не сообщили об отъезде Мэри Сидни, и только Мендоса, испанский посол, который явно не знал об ухудшении отношений Мэри и ее величества, писал, что «сестра графа Лестера, к которой королева очень привязана и которой она выделила комнаты при дворе, уехала к себе».[739]

За несколько недель до того королева и ее фрейлины оплакивали смерть Изабеллы Харингтон. Изабелла была одной из самых любимых и старых наперсниц Елизаветы. Она находилась с принцессой в Тауэре до того, как Елизавета взошла на престол. Изабелла Харингтон стала одной из ближайших подруг королевы; она часто несла службу в опочивальне и спала с королевой в одной постели. Она скончалась в своем лондонском доме 20 мая 1579 г. Через пять дней ее похоронили в приделе Святого Григория собора Святого Павла.[740]

А Бланш Парри, несмотря на тяжелую болезнь, не покидала королевской службы и оставалась в центре двора. Возможно, в ознаменование выздоровления королева 9 апреля 1579 г. подарила Бланш «двух старых соболей, взятых из мантии, и двух таких же соболей, взятых из ночного платья из клетчатого бархата».[741] Драгоценные шкурки привезли в Англию из России представители Московской компании. Подарок был довольно необычным; в законе о предметах роскоши особо оговаривалось, что соболя предназначаются только для высшей знати. Таким образом, Елизавета сделала Бланш поистине королевский подарок.

Примерно в то же время Джон Ди, вернувшийся из своей поездки в Европу, попросил Бланш стать крестной матерью его сына Артура, а когда у него родилась дочь, он попросил о том же Мэри Скадамор. Ди явно понимал всю выгоду дружбы с самыми доверенными приближенными Елизаветы и надеялся с их помощью построить карьеру.[742]

Глава 30 Приворотные зелья

1578 г., особенно переезды двора по востоку Англии и пребывание в Норидже, знаменуется возобновлением брачных переговоров. Снова забрезжила надежда, что Елизавета выйдет за Франсуа, бывшего герцога Алансонского. После того как на трон взошел его брат, он стал герцогом Анжуйским. С помощью брака хотели отвратить его от захвата власти в Нидерландах, так как герцог собирался начать переговоры с Генеральными штатами.[743] Двор перемещался из Норфолка в Суффолк, а советники Елизаветы обсуждали достоинства и недостатки партии. Удастся ли уговорить Анжу не вводить войска в Нидерланды? Искренен ли он в своем намерении возобновить сватовство или просто ищет помощи Англии, чтобы собрать новую армию и закрепиться в Нидерландах для продолжения борьбы с Испанией? Нужно ли королеве выходить за него? Сэр Фрэнсис Уолсингем оставался ярым противником этого брака, он считал, что Анжу обманывает королеву.[744]

Граф Суссекс писал о выгодах, которые могут «умножиться благодаря этому браку», и о бедах, которые воспоследуют, «если она вовсе не выйдет замуж».[745] Хотя Анжу уже исполнилось двадцать три года, а Елизавете – сорок пять, они по-прежнему считались странной парой. Елизавета всегда испытывала неловкость из-за разницы в возрасте, она считала себя старухой по сравнению с «безбородым юнцом». Ее сдержанность передалась матери и брату Анжу, Екатерине Медичи и Генриху III. После того как Анжу стал наследником престола, они считали, что герцогу не следует думать о браке с женщиной за сорок, которая вряд ли родит ему сына. Вопросы возраста и плодовитости Елизаветы занимали центральное место на переговорах: французам требовалось продолжение рода. Елизавета пыталась умерить их страхи, пообещав аннулировать брак в том случае, если она окажется бесплодной.