В постели с наставником

— Ближе всего оттуда собор в Норвиче. С другой стороны, она могла направляться и в Дарем. Ты же сказал ему, что она могла быть одета в мужское платье?

Он кивнул.

— Она просит не искать ее. Думаю, своей запиской она просто хотела сообщить нам, что жива и здорова.

— Не только, — проговорила она, расправляя мягкие темные волосики малыша. — Она хотела удостовериться, что и с нами все хорошо. Она хотела узнать о ребенке.

Джастин кивнул, припоминая, как настойчиво парнишка интересовался Солей и Уильямом. Кусочки мозаики внезапно сошлись в одно целое.

— Значит, он отвезет ей новости.

Солей выпрямилась, нечаянно потревожив младенца, и тот снова захныкал.

— Значит, ему известно, где она.

— Или как с нею связаться.

Младенец, насытившись, выпустил грудь. Веки Солей смежились.

— Поезжай за этим юношей. — Голос ее звучал устало. — Пускай он покажет тебе, кто и где передал ему записку.

Джастин не стал возражать, чтобы лишний раз ее не тревожить. Он и сам собирался поехать за пареньком в любое место, откуда бы он ни прибыл, но тот сбежал до рассвета и исчез.

Familiam euro — стояло в конце записки. О семье пекись. Дома Джейн не доводилось читать Катона.

Ее не нашли ни в Оксфорде, ни в Лондоне. Может быть, в захолустном Кембридже она была не проездом? Он взглянул на Солей. Жена и сын дремали, соприкасаясь темноволосыми головами. Нет. Он не поедет в Кембридж. Солей слишком слаба, рано оставлять ее одну. Но он снарядит кого-нибудь вместо себя. Вдруг получится что-то выяснить.

* * *

Несколько дней спустя Дункан, погруженный в свои мысли, открывал, как обычно, церковную дверь. Какими вопросами он задавался, пока монахи и студенты проходили мимо него в храм? О том, как Джейн умудрилась его одурачить? Или о том, как долго ему предстоит ее прятать? Где ее семья, в какое безопасное место ее пристроить?

Нет. Его одолевали совсем другие вопросы.

Что будет, если он поцелует ее.

Нет.

Если он овладеет ею.

Началась служба. Джейн стояла через пару рядов от него, немного правее, и ему был виден ее профиль. Он смотрел, как шевелятся ее губы, повторяя молитву. Что до него самого, то ни одно слово из мессы не дошло до его сознания. Он думал о ее губах. Представлял, как они раскрываются под напором его поцелуя — тонкие, сладкие, сладострастные. Дразнящие, как ее речи. Попеременно то смелые, то застенчивые.

А покуда он будет целовать ее, его руки примутся исследовать то, что прячется под ее туникой. Она была худощавая, угловатая, но он знал: ее тело окажется нежным и женственным. Знал, потому что однажды нес ее на руках, смутно чувствуя, что центр тяжести расположен у нее в ином, чем у мальчиков, месте. Теперь ему казалось, что шоссы ничуть не скрывают мягких изгибов ее бедер.

Утром похолодало, и она набросила плащ, который полностью скрыл ее фигуру. Неважно. Он и без того хорошо помнил то ощущение, когда в него упруго толкнулись ее груди, спрятанные за слоями ткани. Интересно, какие они?

Маленькие и дерзкие, с нежно-розовыми сосками, как в его мечтах?

В мечтах он снимал с нее перевязь, и его начинала колотить дрожь, когда он представлял, что испытает, впервые увидев ее груди. Они идеально лягут в его ладони. Станут идеальным лакомством для его рта. Он будет смаковать ее соски, медленно, неспешно, он заставит ее стонать под ним, задыхаться от страсти.

А потом он раздвинет ее ноги…

Видение было таким неистовым, что он содрогнулся. Но не от гнева, нет — он никогда не обидит ее, — а оттого, насколько яростным становилось влечение, когда он, еле сдерживая себя, смотрел на нее и представлял обнаженной.

Впервые он хотел женщину так сильно.

Он со стыдом вспомнил свои самонадеянные нравоучения. Утоляй свою похоть. Держи свои чувства в узде.

Но ту единственную женщину, которая была способна утолить его страсть, он получить не мог.

* * *

Остаток дня Дункан провел в парламенте. Сессия близилась к концу, но о голосовании по его вопросу так и не было объявлено.

Часы тянулись медленно. Расставшись с Джейн еще утром, он весь день ощущал ее незримое присутствие. Неожиданно для себя он понял, что непрестанно думал о ней даже в те времена, когда считал ее Маленьким Джоном. Разлучаясь с мальчиком, он всякий раз испытывал необъяснимое щемящее чувство. То и дело вспоминал о нем, волновался, все ли у него в порядке, переживал, справляется ли он с уроками. И с нетерпением ждал вечера, чтобы позаниматься с ним наедине.

Теперь вечерние уроки превратились для него в пытку. Но Дункан не осмеливался их отменить. Обитатели общежития привыкли к тому, что Маленький Джон и его наставник неразлучны, и любая перемена в заведенном порядке могла вызвать ненужные подозрения.

Он уже не мог смотреть на нее и не видеть в ней Джейн. Не мог свободно, как раньше, потрепать ее по плечу, взлохматить волосы, шутливо приобнять без навязчивых мыслей о том, как близко находятся ее груди, ее губы, заветное местечко меж ее ног…

Решительно прервав себя, он отправился искать Пикеринга, а после, обсудив с ним дела, вернулся в общежитие, чтобы вновь увидеть ее и вновь бояться, как бы ненароком не выдать ее истинную сущность.

* * *