— Это много, — сопротивляясь, упрямо сказала Алена. — Я здесь выпила всего одну чашку кофе…
— Ай, не будем мелочиться! — раздраженно отмахнулся он. — Пошли, пошли…
Сели в машину.
— Рома, ты матом ругаешься? — вдруг спросила Алена.
— В каком смысле? — недоумевающе спросил он. — На работе, что ли? Бывает! И даже часто… А почему ты спрашиваешь?
— Так… — пожала она плечами.
— Что, твое консерваторское образование не позволяет тебе общаться с человеком, который беседует с рабочими по матушке?.. А если они, эти рабочие, иногда, кроме этих слов…
— Перестань! — перебила Алена. — Меня не интересует, как ты со своими рабочими общаешься! Я просто так спросила!
— А что еще тебе Лариса Викторовна наговорила? Может быть, поведала, что я алкоголик, что я бил Вику, что не давал ей денег, не выпускал из дому, что я…
— Перестань!
— Алена, ты не должна была к ней ездить! — закричал Селетин. — Ты что, тоже мне не веришь? Действительно меня каким-то… Синей Бородой считаешь?..
Всю дорогу до Замоскворечья Роман пилил Алену за то, что она посмела отправиться к Ларисе Викторовне, не предупредив его.
— Ну здрасте! — в конце его монолога язвительно воскликнула Алена. — Я за каждый свой шаг должна отчитываться?.. Ты лучше сразу скажи, что мне можно делать, а что нельзя!
— Ты должна доверять мне, а не слушать всяких там…
В лифте они молчали, а потом, когда уже были в квартире, Алена заявила:
— Как тебе доверять, когда у твоей секретарши такой голосок?!
— Какой — такой? — опешил он, помогая ей раздеться.
— Медовый! Сахарный! Карамельный! Представляю, как должна выглядеть девушка с подобным голосом…
— Мы — солидная фирма! — возмутился Селетин. — Наши сотрудники должны соответствовать определенным стандартам, иначе никто не захочет иметь с нами дела… И, вообще, на будущее: Люся — замужем!
— Люся…
— Да, ее, к сожалению, зовут Люсей!!!
Алена стала вырывать у него из рук пальто.
— Ты чего? Куда?
— Я хочу уйти!
— Ну уж нет… Ты придираешься к голосу моей секретарши, а у самой — муж! Муж и жених, которых ты не стесняешься приглашать к себе в дом! Ты же запретила мне ревновать тебя к мужу, да?.. Так почему сама…
— Я с ним развожусь! — закричала Алена. — В начале следующей недели!
— Почему ты меня все время перебиваешь? — еще больше возмутился он. — Ты мне еще ни одной фразы не дала договорить! Я так обрадовался, когда увидел тебя сегодня, я даже решил — ты специально прибежала, чтобы сказать мне… — Он вдруг сбился и замолчал.
— Что сказать? Впрочем, не важно… — Алена села в кресло возле вешалки, потерла виски. — Рома, ты меня не любишь, я это знаю.
— Это ты меня не любишь! — тихо возразил он, садясь перед ней на корточки. Убрал прядь волос с ее лба. — Если бы любила, то не верила бы всем этим сплетням…
— Если бы ты меня любил, ты бы не разговаривал со мной в таком тоне, — мрачно парировала она, отведя его руку от своего лица. — Ты же меня ненавидишь! Ты смотрел на меня с ненавистью, ты кричал на меня…
— Это ты на меня кричала!
— Нет, ты! Все кафе на нас смотрело!
— Просто я к тебе неравнодушен, — нахмурившись, заявил он. — Я не могу сохранять спокойствие, когда ты обвиняешь меня в таких вещах! И вообще, глупо ревновать к сборной модели из целлулоида, силикона и акрила…
Он говорил о секретарше Люсе.
— При чем тут какой-то акрил?.. Рома!
— Что?
— Я не хочу с тобой ругаться.
— И я не хочу. — Он обнял ее, уткнулся лицом ей в живот, словно ребенок. — Давай мириться?
— Давай… — Она положила руки ему на голову. «Господи, сколько у него седых волос! Просто сердце разрывается, что он такой седой…»
— Ромуальд…
— Кто? — засмеялся он. — Как ты меня назвала?.. А ты… а ты тогда — Ёлка!
— Почему?
— Потому что — Елена. Елена, она же Ёлка, она же Ёлочка…
— Я не хочу быть Ёлкой! — засмеялась она. — Рома… Ты не обидишься, если я попрошу у тебя показать фотографии Вики? Мне хочется на нее посмотреть. Всего один раз. В последний раз!
— Зачем? — опять нахмурился он.
— Пожалуйста! — взмолилась она.
Селетин помолчал, а потом произнес с каким-то вызовом:
— У меня нет ее фотографий… Ни одной не осталось.
В один прекрасный день Серафима вздумала переклеить обои в своей квартире. Старые — с голубыми ирисами — казались ей ужасно пошлыми. И вообще, следовало хоть иногда делать в квартире ремонт…
Последнее время жажда деятельности буквально раздирала Серафиму — она мыла, чистила, гладила… Она даже рисование забросила на время. Благо после продажи последней картины («Утро над рекой») можно было на время не думать о деньгах. Покупатель попался на редкость сговорчивый, любитель пейзажей и утренней летней дымки. Видимо, зима ему уже успела изрядно надоесть…
Но ремонт Николя встретил в штыки.
Пришел поздно вечером из ресторана и обнаружил в квартире полный разгром.
— Это что такое? — сморщился он.
— Коля, я купила такие чудесные обои! Я уверена, они тебе понравятся… — Серафима обняла его, но Николя не снизошел до нежностей.
— Мне плевать. Мне на все плевать! — сердито сказал он. — Мне без разницы, какие обои будут на этих стенах! Мне до лампочки все эти обои!
— Николя…