В постели со Снежной Королевой

— Тридцать четыре, — равнодушно ответила она.

— Ого… — присвистнул он.

— А ты думал?

— Я думал — меньше. Мне — двадцать три. Это что же, выходит, ты меня почти на десять лет старше?

— Выходит, так…

Черный асфальт блестел в свете фонарей, небо было затянуто багровыми облаками — страшными, тяжелыми, неподвижными. Алена вспомнила, что скоро Новый год, и не ощутила по этому поводу никакого энтузиазма. Прошлый Новый год она провела на редкость бездарно — съездила к родителям, получила от них нагоняй за то, что ушла из Большой Музыки, потом тридцать первого вернулась в Москву и отправилась в гости к Симе (Люба тогда не пришла, она провела праздник в каком-то другом месте, и судя по всему, весело — даже забыла позвонить подружкам, чего с ней раньше не бывало). Выпили с Симой три бутылки шампанского на двоих, но никакого опьянения не почувствовали, лишь на следующий день была изжога.

А перед тем, осенью, она ушла от Алеши… Ну и ладно.

Мимо промчалось еще несколько машин, но ни одна из них не остановилась.

— Надо было такси заранее заказать… — раздраженно произнес Николя. — До чего паршивая работа!

— Или машину купить. А что? Не такие уж это большие деньги… — усмехнулась Алена. — Вон, у моей подруги Серафимы — «Ока».

— Что? — широко раскрыл тот глаза. — «Ока»?! Ой, не смеши! На таких машинах только инвалиды ездят!

— А тебе «БМВ» подавай? Ты пижон, Жданько.

— Я не пижон, — дернул тот плечом. — У меня совсем другие взгляды на все это. Я считаю, что если человек не может купить приличную машину, то пусть лучше он вообще ничего не покупает. Это касается всего… Нет настоящих друзей — не дружи с кем попало, нет нормальной, красивой девушки — живи один, а не с каким-то уродливым чучелом. Я максималист.

Алена посмотрела на Николя: бледное, тонкое лицо, огромные темные глаза, широкие брови, чуть приподнятые к вискам, — они напоминали размах крыльев какой-то хищной птицы. У ее спутника была отталкивающая, жестокая красота. «В самом деле, как же я не замечала — у него нет ни девушки, ни друзей!..» — догадалась Алена.

— А твоя работа? — осторожно спросила она. — Она тебя устраивает?

— Нет, что ты, — снисходительно, краешком губ улыбнулся тот. — Я ненавижу эту работу.

— Так зачем же работаешь?

— Потому что выхода нет.

— А учиться? Ты мог бы пойти в институт, потом сделать карьеру — если ты такой честолюбивый…

— Чтобы почувствовать некоторое удовлетворение годам к сорока-пятидесяти? Нет уж, спасибо… Десяток-другой лет унижаться, чтобы потом иметь возможность унижать кого-то, кто моложе тебя? Нет, нет, это все не то… Я хочу все и сразу, как ни банально это звучит.

— Все и сразу? Но откуда? — насмешливо спросила она.

— Оттуда, — сердито ответил Николя. — Вот ты не знаешь, а у меня тетка есть, очень богатая…

— А, поняла — ты ждешь наследства!

— Не вижу ничего смешного в этом, — сурово произнес Николя. — У нее квартира пятикомнатная на Тверской, дача на Николиной Горе, антиквариата как в музее, деньжищ на счете… А я, между прочим, единственный наследник.

— Да-а…

— А тетка старая, ей шестьдесят восемь, и у нее диабет. Она мне по завещанию все уже отписала. Вот я и жду…

Алена представила себя на месте Николя, и ей стало не по себе. Она принципиально не хотела, чтобы умирал кто-то из ее родственников.

— А потом что ты будешь делать? Ну, когда получишь наследство…

— Потом я брошу работу. Стану рантье.

— Так это же скучно!

Николя взял ее за подбородок.

— Какой ты, в сущности, еще ребенок, Алена, — произнес он с сожалением. — А на десять лет старше… Разве тебе не успели надоесть люди?

— Немного. — Она отвернула голову. «Нет, это не люди, это я сама себе надоела!» — тут же решила она.

— Вот, ты понимаешь. Они меня раздражают. Раздражают так, что мне иногда даже дышать становится трудно. — Он, без всякого перехода, неожиданно взял ее руку, прижал к своим губам. — Пальцы пианистки…

Алене стало немного жутковато — и не потому, что ощутила вдруг разницу в годах, разделявшую их с Николя. Она словно увидела его насквозь — юного и жестокого, полного беспощадной ненависти ко всему белому свету… Или она ошибалась, снова доверившись своему воображению, — а на самом деле стоял перед ней обычный мальчик, полный юношеского максимализма?..

— У меня самые обычные пальцы, — сурово произнесла она. — И вообще, это миф, что у музыканта должны быть какие-то особенные руки!

— А разве нет?

— Не обязательно, хотя среди широкой публики распространено мнение, что рука пианиста должна иметь тонкие «нервные» пальцы вроде шопеновских… А вот у Антона Рубинштейна была широкая, компактная, мясистая кисть, с почти равными по длине пальцами. Одни знатоки говорят, что у пианиста руки должны быть с длинными плечевыми костями, другие считают такие руки неуклюжими и предпочитают короткие — как более ловкие. Некоторые любят «гибкие» суставы, другие, наоборот, боятся их, а прогибающиеся ногтевые суставы и особенно прогибающийся основной сустав большого пальца считают вообще противопоказанием к пианистской деятельности!

— Надо же… — усмехнулся Николя.