В поте лица своего

— Ищите потери стали, дорогой товарищ, под ногами мастеров, сталеваров, разливщиков, шихтовиков. Не оправдывайте ни себя, ни подчиненных. Нацеливайтесь только на победу! Пожалуйста.

Вот после этого Головин и прервал свое молчание. Вскинул голову, сказал:

— Да, верно, у нас сейчас все есть — скрап, чугун, кислород, ковши и прочее. Нет только самого главного — человеческого, партийного отношения к нам, сталеплавильщикам, с вашей стороны, Андрей Андреевич!

Булатов побледнел, переложил пачку бумаг, лежащую перед ним, с места на место, тихо и грозно сказал:

— Вот оно что!.. Так, значит, вы понимаете требовательность директора?

— Это не требовательность, а просто разнос! Жить не хочется, а не только работать, когда послушаешь вас…

— Ясное дело! Ну что ж, дорогой товарищ, мы обсудим вашу позицию. Но уже не здесь. На парткоме. И, может быть, на бюро горкома партии… Огнеупорщики, ваше слово. Докладывайте!

В тесном зале стало жарко и душно. Сильно запахло увядающими цветами. Мой сосед слева, инженер Котов, чуть склонился ко мне, шепнул:

— У меня такое чувство, будто я присутствую на отпевании живого человека…

Совещание кончилось около пяти. Люди расходились молча, сосредоточенно-притихшие, углубленные в себя. На Булатова почему-то избегали смотреть. Так что все-таки главное в Булатове? Талант производственника? Чрезмерно суровая требовательность к подчиненным? Неумение привлекать к себе людей? Готовность выполнять план любой ценой, идти к цели напролом, не щадя ни себя, ни тех, кто не поспевает за ним?..

В середине тридцатых годов я знал директоров прославленных заводов — Гвахария, Макарова, Дьякова, Степанова, Франкфурта, Лихачева, Гугеля, Завенягина, Носова. Разные люди, они имели общую замечательную черту, воспитанную в них школой наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе, — революционный размах и большевистскую деловитость, уменье преодолевать трудности и привлекать к себе любовь, беззаветную преданность делу партии и народа, бесстрашие, правдивость, простоту, бескорыстие, твердое и страстное желание выполнять государственные задания и одновременно улучшать жизнь людей. Серго Орджоникидзе давно нет. Но до сих пор существует его стиль работы. Наш партийный стиль.

При самых значительных социальных и экономических достижениях, по-моему, у нас останется не до конца разрешенной проблема характера того или иного работника, его нравственного уровня, качества его общественного труда. Человек со своим сложным внутренним миром был, есть и будет движущей силой во всех случаях нашей жизни.

В длинном и широком коридоре меня догнал Константин Головин.

— Ну как? — спросил он сильно сдавшим голосом.

— Что именно?

— Я про Булатова. Разбушевался, а? Некрасиво, стыд и срам. — Осуждающе взглянул на меня. — И вы… почему вы не вмешались? Вам, секретарю обкома, это сподручнее делать, чем кому другому.

— Вот потому, что секретарь обкома, я и не вмешался. Всему свое время… Приходи, Костя, в «Березки», поговорим. Жду тебя завтра вечером.

— Приду. Обязательно. До свидания.

В этот же день я был у Колесова. Поделился своим впечатлением о характере выступления Булатова на оперативном совещании. Василий Владимирович выслушал меня с грустным выражением лица.

— Да, нехорошо, — сказал он. — В последнее время Булатов часто бывает несправедлив, высокомерен с людьми. И кадровая его политика тревожит нас… Здорово переменился Андрей Андреевич! До того, как стал директором, он не чурался советоваться с людьми, признавал, что в споре рождается истина. Теперь же изрекает «последнее слово». Он не понял, что его ответственнейшая должность не награда, не дар божий, которым он может беспечно пользоваться до конца своей жизни. Доверие народа надо каждодневно оправдывать хорошим трудом и человеческим отношением к коллективу, к людям… Трудно работать с директором, который всегда и везде считает себя непогрешимым. Поймите меня правильно. Я не против уверенности в себе. Когда твоя правда, твоя убежденность опираются на талант, профессиональное умение и знание, на долгий опыт и, главное, на партийность и несокрушимую нравственную силу — это прекрасно. Но когда при раздутой амбиции под ногами у тебя пустота — это плохо для тебя и опасно для окружающих. — Помолчал, подумал и, как бы подводя итог разговору, сказал: — Трудно нам, членам бюро горкома, разубедить Булатова, что не все его поступки и слова соответствуют его общественному положению. Он твердо уверен, что соответствуют. Иначе бы его не назначили директором. Наивно? Но это факт!..

Оперативка в главном мартене отменена. Временно. На два дня. По случаю смерти старейшего металлурга инженера Трофимова, бывшего долгое время начальником главного мартена, воспитателя целой плеяды сталеваров-рекордистов. Всю жизнь он был прекрасным командиром. Был он и большим любителем хорового пения. Хор сталеваров, созданный им, выступал во многих городах Урала, Сибири. Слышали его и москвичи.