— А я и есть пожилой. Угадали: двадцать пять набрал. Семь лет колдую у мартеновской печи. Четыре года подручным вкалывал, три — самостоятельно. И уже добрался до третьего курса института. Без пяти минут инженер-сталеплавильщик.
— Почему чуть не опоздали на самолет?
— Не собирался улетать. В последний момент раздобыл горящий билет. Схватил такси, помчался на аэродром. И хорошо сделал… узнал, что на свете существуете вы. Еще спросите что-нибудь!
— Спрошу… Я любопытная…
Слушаю молодых, любуюсь ими и совсем не чувствую свирепого зверька в своем пищеводе. Притих? Или сбежал? Вот, оказывается, чем надо лечить даже такие болезни, как моя. Весенними радостями весенних людей. Молодым смехом. Большими надеждами.
— Вы в самом деле сталевар? — спросила Валя.
— И сын сталевара. И внук сталевара. И сын будет сталеваром.
— Трудно варить сталь?.. Это наивный вопрос, да?
— Ничуть! Влас Кузьмич, мой дед, называет нашу работу искусством. А всякое искусство, как вы знаете, требует прежде всего таланта.
— А у вас талант есть?
— Приходите в главный мартен — сами все увидите. Спрашивайте еще!
— Вы не собирались улетать — и вдруг… Почему? Что случилось?
Он достал из кармана куртки телеграфный бланк и протянул его Вале. Она колебалась, брать или не брать.
— Не бойтесь! Совершенно невинный текст. На первый взгляд, конечно.
Она взяла телеграмму. Прочла ее сначала про себя, потом вслух:
— «Соколово пансионат металлургов Горное солнце Александру Людникову кончай блаженствовать отдыхе тчк вылетай домой немедленно тчк обязательно сегодня должен быть цехе тчк иначе попадешь в хвост побежденных тчк ждем большим нетерпением полном боевом вооружении тчк твои подручные».
— Теперь понятно? — спросил он, принимая от нее телеграмму.
Она отрицательно покачала головой:
— В шифрах не разбираюсь.
— Какой шифр? Все ясно. Только что оперившиеся орлята взмыли над горами, облаками, проникли туда, куда не заглядывали их родители и бывалые братья. Чувствовали себя победителями, надеялись на похвалы наставников, старших товарищей — и просчитались! На земле их встретили усатые орлы и подрезали им молодые крылышки. Вот такая печальная басня.
— И все это написано в телеграмме?
— Да.
— А что будет дальше? Как поступят орлята? Покорятся? Взбунтуются?
— А как бы вам хотелось?
— Я за безумство храбрых.
— Орлята проявят безумство. Будут бороться за право летать в поднебесье.
— Счастливого им полета!
Она наклоняется к иллюминатору, смотрит на проплывающие внизу зеленые отроги гор, на леса, на травянистые поляны, березовые рощи, на извилистую горную речку, голые скалы, огромные замшелые валуны.
— Вы первый раз летите над нашим краем? — спросил Саша.
— Да. Все у меня впервые. И самолет, и путевка на работу.
— В том числе и случайный попутчик?
— Да…
— Где будете работать?
— Дома собираюсь строить.
— Инженер-строитель? Трудная специальность. Сочувствую. И готов посодействовать. С помощью моей матери. Татьяна Власьевна Людникова любит покровительствовать начинающим. Она большой начальник. По ее проектам строятся кварталы домов и целые жилые комплексы.
— Спасибо. Добрый, влиятельный наставник — это хорошо для новичка.
— Почему вы избрали мужскую специальность?
— Мои предки воздвигали Днепрогэс, Турксиб и ваш комбинат.
— Вот какие у вас корни! Прекрасно!
— Дед и отец спроектировали и построили в вашем городе первую электростанцию, первый рабочий клуб, первые жилые дома.
— Тополевы?.. Павел Иванович?.. Иван Павлович? Слыхал. Где они теперь?
— Дедушка умер. Отец за Гималаями. Строит индийскую Магнитку…
Слушаю их и вспоминаю свою далекую молодость. Воскрешаю свою Валю по имени Лена: как полюбил ее в первый же день приезда на строительство комбината, как долго был счастлив, как собирался пройти с ней по всей жизни, и как нелепо оборвалась ее жизнь.
А тебя, Валя, что ждет? И кто ты, бойкий на язык, пригожий сталевар, будущий инженер Саша? Одолел свою нравственную вершину или только взбираешься на нее по крутым склонам?
Я не слышал слова «люблю», произнесенного молодыми людьми. Но я его почти вижу, почти осязаю на губах у обоих. Оно прямо-таки пылает в его черных глазах и в ее серых, с густыми ресницами очах!
Так было и у меня сорок лет назад. Я — это он. Он — это я. В его облике, но со своей собственной душой я сызнова переживаю молодость.
Впереди, на юге, между горой и водохранилищем, разворачивалось индустриальное сокровище моей родины. Высоченные дымящиеся трубы — около тысячи, не меньше. Десять домен. Корпуса мартенов и обжимных цехов. Чистенькие, недавно вошедшие в строй листопрокатные. Белый, в стекле, в тесаном камне дворец — в нем производится металл для автомобильной промышленности. Густая длинная паутина подъездных путей. Заводские улицы. Заводские переулки. Заводские площади. Заводское небо, низкое, нещадно задымленное. Особняком стоящий коксохим. Видно все это только тем, кто хорошо знает город, всегда с ним.
Саша любуется столицей металлургии, говорит о ней, только о ней, но в словах скрытый подтекст.